Атаман А. И. Дутов

Оренбургского атамана серьёзно беспокоили правопорядок и законность на вверенной ему территории. В письме Колчаку от 24 апреля 1919 г. он отметил, что «…суда в деревне нет… Суды и следователи работают из рук вон плохо, 60% судейских служили и при большевиках, а до деревни суд совсем недоступен»[1742]. Высказывание Дутова справедливо — многие служащие действительно служили, что называется, при всех режимах[1743]. Есть данные о проникновении в следственные органы сторонников большевиков

[1744]. Произвол коснулся и самого оренбургского атамана, на квартире которого в Оренбурге в июле 1918 г. был произведён обыск[1745].

Слабость правоохранительных органов влекла за собой не только беспорядки и рост преступности на местах, но и вынуждала население самостоятельно изыскивать способы наведения порядка на своей территории. Так, на станичном сходе станицы Урлядинской 7 июля 1919 г. было постановлено, что «нельзя дожидаться, когда все дураки образумятся и вся сволочь засовестится. Мы всеми силами поможем поддержать в будущем предначертанные Вами (адмиралом Колчаком. — А.Г.

) порядок и законность, ибо, наученные горьким опытом гражданской войны, не устыдимся более ложного прозвища «нагаечники»»[1746]. Впрочем, этот документ не был проявлением правоохранительной политики Дутова, а лишь явился результатом её слабости.

Местное население по-разному относилось к белым. По мнению генерал-майора К.Я. Гоппера, «крестьянское население Оренбургской и Уфимской губ. к западу от реки Ик, где чередуются сёла и деревни башкирские, русские, малорусские и казачьи, в большей своей части было пассивно, за исключением некоторых русских деревень, открыто сочувствовавших большевикам. По мере удаления к юго-востоку, в богатой долине реки Сакмары и в плодородных степях между реками Сакмарой и Уралом, большевизма уже почти не было заметно, но ещё южнее, на границе с Киргизией, т.е. между Орском и Актюбинском, снова встречались сёла, давшие много добровольцев красной армии; в одном селе был даже священник, не скрывавший своих симпатий к большевизму»

[1747].

При этом красные на Урале вели беспощадный террор против целых сословий, в числе которых, прежде всего, были казачество и духовенство. Только в 1918 г. в Оренбургской епархии было убито 15 священников, пострадало в общей сложности не менее 60[1748]. К ноябрю 1918 г. в Оренбургском казачьем войске было сожжено 14 станиц, уничтожено 4110 дворов[1749], точные данные о количестве разграбленного и испорченного имущества, сожжённого хлеба, угнанного скота неизвестны. В некоторых станицах, например в Донецкой, красные весной 1918 г. уничтожали всех, кто попадался под руку, не щадя даже женщин и стариков, всего было убито около 50 человек, сожжены дома и церковь[1750]

.

Небезынтересно, что уже в апреле 1919 г. Дутов получил из Омска телеграмму с текстом печально известного циркулярного письма Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. о терроре против казачества. Текст этого документа был опубликован в приказе начальника штаба Верховного главнокомандующего № 334 от 17 апреля 1919 г. и вслед за этим получил самое широкое распространение в белой печати, что явно способствовало дискредитации советских порядков[1751]. Независимо от этого документа в отношении казаков со стороны красных имели место невероятные зверства, часть сведений о которых с указанием конкретных имён и населённых пунктов, где подобные случаи имели место (что позволяет с доверием отнестись к такой информации), публиковалась в антибольшевистской прессе[1752]. Кроме того, Дутов располагал соответствующими фактами по линии военной разведки, в том числе и агентурной (например, было достоверно известно, что в Актюбинске красные летом 1918 г. расстреливали по 10–12 человек за ночь[1753]). Подробности происходившего в данном очерке излишни. Важно лишь то, что эти факты не могли не повлиять на отношение Дутова к собственной правоохранительной политике.