Атаман Ермак со товарищи

Кто знает, на честь или на муку пошла в Москву легковая станица? Сколь раз наградой казакам была плаха.

Да и где она, эта Москва? До нее еще доплыть надо!

Потом, как отошел струг подальше, как скрылась из глаз кряжистая фигура Ермака, стоявшая на берегу, закрылся Черкас кафтаном и зарыдал, точно почувствовал, что никогда больше не увидит.он своего отца названого — атамана Ермака, потому как суждено ему будет вернуться через три года, когда в живых из атаманов останется только Мещеряк, да и тот ненадолго.

Было и еще одно. Осталась в Кашлыке черноглазая пугливая татарка, а у ней, у невенчанной, под сердцем его ребенок. Вот к ним-то и вернется Черкас. Знал ли об этом Ермак?

Знал. Потому еще и пал его выбор на Черкаса, на самого молодого, которого хотел атаман сохранить, ибо любил его как сына; на самого толкового, ибо нужно было объяснить, что произошло в Сибирском ханстве; на самого верного, потому что нужно было не только дойти, объяснить, но и вернуться.

Отпустил атаман Черкаса, отдав ему свое сердце, но сердце молодого атамана оставил рядом с собою в Сибири.

А про то, что молодые казаки себе зазноб в Кашлыке завели, все знали. Потому и пускали их в град Сибирь караулить не в очередь. А когда старые ворчали — какие, мол, это казаки — баб себе завели, юбками занавесились, — Ермак отвечал:

— Казаки не монахи! Закон не велит баб в лагерь водить, а в том, чтобы семей не иметь, в законе казачьем не сказано!

Только Старец ворчал:

— Не венчанные! По-собачьи живут!

— Ну дак венчай! — отвечал Ермак. — Чего гундишь! Крести татарок да венчай! Чай они люди живые, да молодые притом...

Иртыш легко поднял три струга и понес их вослед уходящим на север льдам. Казаки шли под парусом, чтобы скорее выйти из Сибирского ханства в земли, как говорили им вогуличи, дружественных лесных людей, считавших себя подданными Царя Московского. В земли Кодские и Обдорские. Вместе со стаями птиц, имеете с весенним теплом и нежной зеленью, заливавшей берега, стремительно бежали три суденышка, выплывая на необозримые просторы северных рек.

Если Иртыш, верстовой ширины, местами был разлит на десять-двенадцать верст, то, пройдя за двое суток триста верст, легковая станица выплыла на такие обские просторы, что вполне могли сойти за море. Медленно, величаво катила свои воды матушка Обь, и казаки, видавшие многие реки, домом своим считавшие Дон, Яик и Волгу, — примолкли, пораженные шириной и силой великой сибирской реки.

Первые полторы недели старались и к берегу не приставать, и горячего не варить. А что варить? Еды-то было чуть, правда, и работы не было вовсе: сиди на руле да парус придерживай. Плыли в виду берега, но гак, чтобы в любую минуту уйти на средину, на расстояние, недосягаемое для стрел. Тащили за стругами чески с крючками, тягали рыбу, и в достаточном числе. Тут же чистили, тут же солили. Красная рыба — лосось — через два дня уже просаливалась и становилась мягкой, как масло.

Раза два по берегам видели дымки. Но приставать не стали.

Проплыли по правому берегу устье какой-то реки. Долго гадали, что это за река. И определили — Кода! Стало быть, Сибирское ханство верст через полста кончится. Догадаться о том, что это Кода, помогло разделение реки на два рукава. Поплыли по широкому, как говорил Бояр, и вскоре попали к острову. Справа и слева впадали в необозримую Обь широкие реки. По ним еще плыли ноздреватые серые льдины. Опасаясь, что ночью они могут повредить струги, казаки пристали к острову и тут, на свое счастье, встретили рыбаков-вогуличей.

— Какая это земля? — спросил Черкас. И маленький старый рыбак, понимавший по-русски, ответил:

— Кода! Кода есть земля!

— Слава тебе Господи! — перекрестился Болдырь. — Выплыли из Сибирского ханства. Сие — земли Царя Московского.

За Царем Московским эти земли только числились. Хозяйничали здесь, когда налетали, Кучумовы всадники. И местные вогуличи с остяками их смертельно боялись. Но Кучум-хан был для них чем-то все же очень далеким. Пуще него боялись Пелымского князя Аблыгерима. Этот был недалеко. Его княжество шло от Камня до Оби по Тавде-реке. Но и те и другие сюда появлялись редко. А постоянного ясака ни вогуличи, ни остяки не платили никому.

Однако пушнину били, и в изрядных количествах. Били и не скрывали, что делают это для торговли со Строгановыми. Купцы здесь вели торговлю толково, прибыльно и давно. Когда казаки стали расспрашивать, по какому пути приезжают посланцы купцов, вогуличи дружно замахали руками, указывая вниз по Оби — почти точно на север.

— На Обь долго-долго плыть! Потом река Щугор будет и переволока за Камень... Потом Уса-река, потом Печора-река, — толковали они, почти свободно говоря по-русски.

— А часто вы туда бегаете? — спросил Болдырь.

— Часто, часто... — закивали вогуличи. — За год два раза, как охота кончается. Строгановы — хорошие! Железо дают, бисер женкам дают, все дают за меха. Никого не обижают. Кучумка шибко худой! Ничего не дает, все отымает, всех обижает. В прошлом году его воины приходили. Много зла делали: люди убивали, олешки убивали, все шкурки отбирали и чумы жгли...