Атаман Ермак со товарищи

Он свел знакомство со многими знаменитыми географами, купцами, мореплавателями. Рассказывая им небылицы о сибирских краях и о легкости прохода в Китай северным путем, он сумел-таки снарядить экспедицию, находясь уже на датской службе в городе Бергене.

Корабль Брюнеля дошел до острова Вайгач, но не смог пройти в Карское море. Льды погнали его обратно. В устье Печоры он сел на мель на своем хваленом, европейской постройки корабле и едва не погиб.

Таким образом, Сибирь не была для мира страной, вовсе не знаемой. Известна была туда дорога и с юга, и с севера. Но одно дело — знать, а другое — суметь пройти. И это оказалось не под силу покорившим все океаны английским и датским морякам!

А казаки плыли по Печоре, переволокшись из Щугора. Тянули доверху груженные струги, не подозревая, что рассекречивают строгановскую тайну Печорского хода и совершают, таким образом, географическое открытие, или, пожалуй, подтверждают его, поскольку этим путем, вокруг Тюмени, плавали русские люди и прежде. И нисколько своими стругами не гордились. Не кичились своими подвигами и не делали из своих открытий тайны ни для кого.

Пленение Маметкула

Когда наши предки владели Старым полем, их погубили раздоры. Монголов, сказывают, всего было тысяч пять. Но это был кулак, а наши в степи, и Русь тоже — все в разброде были. Князей как грачей на пахоте, и каждый к себе тянет, других превысить норовит... Казаки сидели на солнечном пригорке, грелись после долгой зимы. Любовались, как по первой траве ходят сбереженные за зиму кони и казаки, что помоложе, скачут на неоседланных, пуская стрелы из короткого лука-сагайды в цель.

Гордыня есть первейший грех, — поддержал Ермака Старец. — И не в том она, что шапка соболья, а в том, что каждая вошь кричит: «Меня не трожь! Я превыше Царя!» И один такой, и другой, а выходит — вея сила на распрю ушла.

Складно говоришь! — как всегда, усмехнулся Пан. — Я только не пойму, к чему это приложить.

А к тому, что издаля Сибирь-ханство камнем до Небес кажется, а подошли поближе — не един камень, а гора камней. Ткнули покрепче, они и посыпались... Таперя не пропустить, что нам в этой груде гожее.

Да... — согласился Мещеряк, — было крашено, а пошел дождь — оно пестро! На четвертый день, как мы в Искер вошли, Бояр прибежал, а ведь небось на шерсти Кучуму присягал.

Он не на шерсти... Они, вогуличи, когда клятву дают — с золота пьют, а на шерсти ему, как нам — навроде шутки, — сказал Пан.

— Ты Бояра не хай! — сказал Ермак. — Он на нас как на Христа Спасителя надеется, ему Кучум — супостат жестокий. Он вогуличей приневолил, навроде как кыпчаков монголы при Батые.

— А через чего он Кучуму служил?

— А куды денешься? — буркнул Кольцо, который, развалившись на пригорке, делал вид, что спит либо дремлет. — Он тут недальний — мигом нукеры наскочут да разорят, а самого с колодкой — в Бухару.

— А которые и не служат, за Обью прячутся, — сказал Ермак, — там нам обязательно подмога и дружество будет. Там нельзя жесточью... Слышь, Мещеряк?

— Да слышу! — неохотно ответил атаман, задумчиво покусывая травинку.

— Они как дети малые, — сказал Старец. — Чисты сердцем и шкодят-то не по уму. Крестить их надо...

— Чего они, через это еще лучше станут? — засмеялся Пан.

— Вот глупой! — рассердился Старец. — Тады их девиц с нашими казаками венчать можно. Чтобы женились, значит. Девки у них гожие: тихие да работящие...

— А казаки и так женятся, которые помоложе. У меня вона уж трое землянки отрыли, женок привели, живут... Одна уж пузатая ходит!

— По-собачьи! — вздохнул Старец. — Невенчанные!

— Да ладно тебе! — сказал Пан. — К осени церкву поставим, и повенчаешь! Живут, и слава Богу.

— Чудной народ... А добрый, — сказал Мещеряк.

— Особливо татары... — засмеялся Пан.

— Они того же корня, как мы! — сказал Ермак.

А какая в казаках самая скверная черта? То-то и оно, что гордыня эта самая. Каждый сам себе атаман, и нраву моему не препятствуй!

— Да уж верно... Нехай моей бабке будет хуже, что у меня отмерзнуть ухи! — подсказал Пан. — А к чему ты это?

— А к тому, что зараз татары дружка дружку предавать нам начнут. Да перегрызутся, как деды наши.

Вот помяните мое слово, не сегодня-завтра предатели к нам побегут...

Да откуда ты знаешь? — не поверил простодушный Кольцо.

Давно живу — насмотрелся! — сказал Ермак и поднялся, отряхивая кафтан. — И на руку нам, а противно... Будто крыса по тебе бежит...

Как в воду глядел! Недели не прошло, приехал большой ясашный мурза Сеин Бахта Тагин. Архалук на нем был шелковый, стеганный узорами, колпак белый, изукрашенный, сапоги сафьяновые красные с загнутыми бухарскими носами.

Он долго клялся в вечной дружбе казакам. Говорил, как ценит казачье добросердечие и гостеприимство.

Ермак сразу догадался, с чем приехал Кучумов подручный, и потому сделал вид, что кыпчакского языка не понимает. Говорил через толмача.

Бахта долго плел льстивые кружева, расхваливая казачью храбрость и любовь к справедливости. Атаманы, собравшиеся в Ермаковой землянке, терпеливо ждали.