Атаманщина

Подписав Брест-Литовский договор, Россия предала Францию, Англию и Америку, а себя ввергла в хаос. Тогда мы решили столкнуть с Германией Азию. Наши посланцы разъехались во все концы Монголии, Тибета, Туркестана и Китая. В это время большевики начали резать русских офицеров и нам пришлось, оставив на время наши паназиатские планы, вмешаться, объявив им войну. Однако мы надеемся еще вернуться к ним, разбудить Азию и с ее помощью вернуть народам покой и веру. Хочу надеяться, что, освобождая Монголию, я помогаю этой идее. – Он умолк и задумался, но вскоре вновь заговорил: – Некоторые из моих соратников по движению не любят меня из-за так называемых зверств и жестокостей, – печально заметил он. – Никак не могут уразуметь, что наш противник – не политическая партия, а банда уголовников, растлителей современной духовной культуры. Почему итальянцы не церемонятся с членами «Черной руки»? Почему американцы сажают на электрический стул анархистов, взрывающих бомбы? А я что – не могу освободить мир от негодяев, покусившихся на душу человека? Я, тевтонец, потомок крестоносцев и пиратов, караю убийц смертью!..»

В блокнот Оссендовского с записями их бесед Унгерн будто бы вписал: «Только после моей смерти. Барон Унгерн».

На это Оссендовский возразил: «Но я старше вас, и поэтому уйду раньше».

Закрыв глаза и покачивая головой, Унгерн возразил: «О, нет! Еще сто тридцать дней, и все будет кончено, а потом… Нирвана! Если бы знали, как я устал – от горя, скорби и ненависти!»

В буддийском храме, куда зашли собеседники, гадание лам будто бы подтвердило, что, что земной жизни барону осталось ровно сто тридцать дней. Столь же маловероятной, как это предсказание, выглядит якобы устроенная Оссендовскому Унгерном аудиенция у Богдо-гэгэна, на которой барон получил свое предсмертное благословение. Попасть на такую встречу простому смертному, и тем более не буддисту, было практически невозможно. Сам Унгерн хотя бы формально принял буддизма был удостоен от Богдо-гэгэна высокого княжеского титула, но и то, по признанию барона, он беседовал с Живым Буддой за почти четыре месяца пребывания в Урге всего трижды. То, что такую аудиенцию Унгерн выхлопотал для своего собеседника-журналиста, крайне сомнительно. Да и зачем барону нужна была встреча Оссендовского с Богдо-гэгэном!

После этой якобы состоявшейся аудиенции, в ночь прощания Оссендовского с Унгерном, барону, «Богу войны», нагадала все те же 130 дней жизни бурятка-прорицательница, приведенная Жамболоном, которого Оссендовский называет «великим князем Бурятии» и «потомком бурятских владык».

Затем барон будто бы воскликнул: «Я умру! Умру!.. Но это неважно, неважно… Дело начато, и оно не погибнет… Я предвижу, как оно будет продвигаться. Потомки Чингисхана разбужены. Невозможно погасить огонь в сердцах монголов! В Азии возникнет великое государство от берегов Тихого и Индийского океанов до Волги. Мудрая религия Будды распространится на северные и западные территории. Дух победит! Появится новый вождь – сильнее и решительнее Чингисхана и Угедей-хана, умнее и милостивей султана Бабура; он будет держать власть в своих руках до того счастливого дня, когда из подземной столицы поднимется Царь Мира. Почему, ну почему в первых рядах воителей буддизма не будет меня? Почему так угодно Карме? Впрочем, значит, так надо! А России нужно прежде всего смыть с себя грех революции, очиститься кровью и смертью, а все, признавшие коммунизм, должны быть истреблены вместе с их семьями, дабы вырвать грех с корнем».

Попрощался же с Оссендовским Унгерн следующей оптимистической сентенцией: «Мне пора! Я оставляю Ургу. Прощайте навеки! Пусть я умру ужасной смертью, но прежде устрою такую бойню, какую мир еще не видел – прольется море крови».

Многое из сообщаемого Оссендовским о его беседе с Унгерном, выглядит как плод фантазии писателя, рассчитанный на неосведомленную публику. О том, что задолго до войны Унгерн создал Орден военных буддистов в России и что вокруг него сгруппировалось 300 храбрейших русских офицеров, никто, кроме Оссендовского, не сказал ни слова. Неужели никто из трехсот не уцелел в огне Первой мировой и Гражданской войн? Да и как мог Унгерн в короткий срок познакомиться с таким количеством офицеров? За все семь лет обеих войн он близко общался со значительно меньшим числом офицеров, с несколькими десятками, а не с сотнями. К тому же ни в письмах, ни в своих показаниях на следствии и суде об Ордене военных буддистов барон не упомянул ни разу. Можно не сомневаться, что весь этот орден выдумал Оссендовский, чтобы заворожить читателей.

Столь же далеким от настоящих идей Унгерна выглядит представленный Оссендовским от его имени план распространения буддизма по всему миру и обращения в него европейцев. Все-таки Унгерн оставался приверженцем христианства, буддизм принял достаточно формально, чтобы легче было взаимодействовать с монголами, и в тех случаях, когда письменно излагал планы реставрации Срединной империи, ее границы никогда не выходили за пределы Монголии и Китая.