Ацтек. Поверженные боги

— Мешикатль ни за что не добились бы столь много в такой короткий срок, — сказал я, — не владей они искусством изображения слов. — А затем довольно бестактно намекнул: — Ты, тлатокапили Микстли, тоже мог бы сделать Ацтлан великим городом, а свой народ — равным вашим родичам мешикатль, если бы ацтеки научились сохранять произнесенные слова, навеки запечатлевая их в изображениях.

Вождь пожал плечами и ответил:

— Я не замечал, чтобы мы страдали от этого незнания.

Однако даже такой равнодушный человек, как он, проявил некоторую заинтересованность, когда я, царапая по земле лягушачьей косточкой, наглядно показал, как можно изобразить его имя.

— Действительно, по форме похоже на тучу, — вынужден был признать молодой вождь. — Но откуда видно, что это Темная Туча?

— Достаточно закрасить изображение темной краской — серой или черной. Одна-единственная картинка может иметь множество вариантов. Если, например, раскрасить этот рисунок в сине-зеленый цвет, то он будет обозначать имя Жадеитовая Туча.

— Правда? А что такое «жадеитовая»? — спросил Микстли, и между нами снова разверзлась пропасть.

Оказывается, этот человек даже не слышал о минерале, который считался священным у всех цивилизованных народов.

Я пробормотал, что время уже позднее и я с удовольствием расскажу обо всем поподробней завтра. «Родственник» предложил мне циновку, выразив надежду, что я не против заночевать в общем помещении для мужчин. Я с благодарностью принял это предложение, напоследок вкратце объяснив, как я сам, пытаясь проверить легенду и проследить путь предков, забрел в Ацтлан. И коль уж скоро о том зашла речь, обратился с вопросом к старому Канаутли:

— Почтенный Хранитель Памяти, может быть, ты знаешь, захватили ли мои предки, уходя, с собой столько припасов, чтобы при необходимости обеспечить себе возможность возвращения?

Ответа не последовало. Почтенный Хранитель Памяти заснул.

Но на следующий день он сказал:

— Нет, уходя отсюда, твои предки почти ничего с собой не взяли.

Вместе с семейством «правителя» я позавтракал какими-то крохотными рыбешками, зажаренными вместе с грибами, и запил все настоем из трав, после чего мой тезка отбыл по своим делам, оставив меня беседовать с престарелым историком. Но в тот день, в отличие от предыдущего, в основном говорил Канаутли:

— Если верить нашим Хранителям Памяти, твои предки унесли с собой только те пожитки, которые могли упаковать в спешке, а также скудные походные припасы. А еще они прихватили изображение своего нового злонравного бога: деревянного идола, сделанного наспех, кое-как. Но все это произошло невесть сколько вязанок лет назад, и я склонен предположить, что твои сородичи изготовили с тех пор множество новых, куда более искусных статуй. У нас, в Ацтлане, другое верховное божество, и существует только одно его изображение. Конечно, мы признаем всех других богов и обращаемся к ним, когда возникает необходимость. Тласольтеотль, например, очищает нас от всех грехов, Атлауа загоняет птиц в наши сети, ну и так далее. Но верховное, повелевающее всеми божество только одно. Пойдем, родич, я покажу тебе его.

Мы вышли из дома, и он повел меня по мощенным ракушками улицам, по дороге постоянно искоса поглядывая маленькими, угнездившимися среди сети морщинок лукавыми и проницательными глазками.

— Тепетцлан, — сказал старик, — ты повел себя учтиво или, по крайней мере, проявил сдержанность, не высказав своего суждения относительно нас, оставшихся здесь ацтеков. Но позволь мне высказать догадку: ты считаешь, что все достойные люди в свое время покинули Ацтлан, а остались лишь никчемные лежебоки.

Старик, конечно, угодил в точку. Возможно, из вежливости я и попытался бы придумать какие-нибудь возражения, но он продолжил:

— Ты думаешь, что наши предки были слишком ленивы, безвольны или робки, чтобы поднять глаза к манящему видению славы. Что они побоялись рисковать и, таким образом, упустили возможность изменить свою жизнь. А вот твои собственные предки, наоборот, дерзнули выступить навстречу неведомому, веря, что новый путь в конце концов возвысит их над всеми народами Сего Мира.

— Ну… — промямлил я.

— Вот наш храм.

Канаутли остановился перед входом в низкое здание, традиционно оштукатуренное измельченными ракушками. Правда, здесь в штукатурку для украшения были вделаны целые, неповрежденные раковины и панцири морских обитателей.

— Это единственный наш храм, и с виду он скромный, но войди внутрь…

Я вошел, воззрился через топаз на находившееся там изваяние и с искренним восхищением сказал:

— Надо же, Койолшауки. Какое великолепное произведение искусства!

— Ты узнал ее? — в свою очередь удивился старик. — А я-то думал, вы давно забыли нашу богиню.

— Признаюсь, почтенный старец, что среди множества наших божеств она почитается далеко не среди главных. Но легенда гласит, что эта богиня одна из старейших, и мешикатль помнят ее до сих пор.

А легенда эта, почтенные братья, состояла в следующем.