Ацтек

Когда мир был ничем, кроме вечной ночи,Еще до рождения времени, собрались они —Боги, полные мудрости и всевеликой мощи,Дабы светом впредь наполнялись дни,

Здесь…В Теотиуакане…

– Совсем неплохо, – прозвучал чей-то голос, и я от неожиданности чуть не свалился с пирамиды.

Голос в ночи медленно, словно смакуя, повторил все стихотворение слово за словом, и я узнал, кому он принадлежит. Впоследствии мне доводилось слышать мое маленькое произведение в прочтении других людей, но тогда оно в первый и последний раз прозвучало в исполнении Мотекусомы Шокойцина, юй-тлатоани Кем-Анауака, Чтимого Глашатая Сего Мира.

– Совсем неплохо, – повторил он. – Особенно если учесть, что воители-Орлы никогда не славились поэтическими дарованиями.

– Некоторые из них не отличаются и воинскими, – уныло пробормотал я, поняв, что правитель меня узнал.

– Тебе нет никакой причины пугаться, воитель Микстли, – промолвил Мотекусома без тени гнева или злорадства. – Твои старые помощники взяли на себя вину за неудачу с основанием Йанкуитлана. Разумеется, их казнили, но на этом вопрос закрыт и за тобой никакой вины не числится. Перед тем как принять Цветочную Смерть, твои друзья рассказали мне, что ты добровольно отправился на поиски. Ну что, преуспел?

– Не более чем с Йанкуитланом, мой господин, – ответил я, подавив вздох печали по старым верным друзьям, умершим из-за меня. – Мне только и удалось, что выяснить: никаких легендарных складов ацтеков не существует и никогда не существовало.

Я кратко изложил ему историю своих скитаний, поведав о том, как нашел-таки легендарный Ацтлан, и завершив рассказ фразой, которую повторяли мне многие люди на разных языках. Мотекусома серьезно кивнул и сам повторил эти слова, глядя в ночь, как будто мог видеть перед собой все свои необъятные владения. И в его устах эта фраза прозвучала зловеще, как эпитафия:

– Ацтеки были здесь, но они ничего не принесли с собой, когда появились, и ничего не оставили, когда ушли.

Повисло неловкое молчание, и, чтобы прервать его, я сказал: – Более двух лет я не имел никаких новостей о Теночтитлане или о Союзе Трех. Смею ли я спросить, владыка Глашатай, как обстоят дела дома?

– Боюсь, что жизнь там так же уныла, как, судя по твоему описанию, она протекает в тоскливом Ацтлане. Мы ведем войны, но они ничего нам не дают. За время твоего отсутствия наши владения не расширились ни на пядь. А между тем множатся мрачные, предвещающие беды знамения.

Правитель снизошел до краткого рассказа об имевших место за прошедшее время событиях. Он не оставлял упорных попыток сокрушить и покорить столь же упорно отстаивавшую свою независимость Тлашкалу, но тлашкалтеки, несмотря на потери, сохранили самостоятельность и лишь прониклись к Теночтитлану еще большей враждебностью. Единственное недавнее сражение, которое Мотекусома мог назвать относительно успешным, представляло собой лишь вылазку, являвшуюся к тому же ответной мерой. Жители городка под названием Тлаксиако, это где-то в земле миштеков, перехватывали и оставляли себе дань, посылавшуюся южными городами в Теночтитлан. Мотекусома лично повел туда свои войска и превратил городок Тлаксиако в лужу крови.

– Однако дела государственные были все же не столь приводящими в уныние, как явления природы, – продолжил он.

Оказалось, что однажды утром, примерно полтора года тому назад, все озеро Тескоко вдруг забурлило, как штормовое море. В течение целых суток оно металось и пенилось, затопив низкие берега. И совершенно без всякой на то причины: не было ни бури, ни ветра, ни землетрясения, – ничего, чем можно было бы объяснить внезапный подъем воды. Потом, уже в прошлом году, тоже совершенно необъяснимо вдруг вспыхнул и выгорел дотла храм Уицилопочтли. Правда, святилище быстро восстановили и бог не явил никакого знака своего гнева, но огонь, полыхавший на вершине Великой Пирамиды, был виден по всему озерному краю, и сердца видевших его наполнялись страхом.

– Весьма странно, – согласился я. – Как мог загореться каменный храм, даже если бы какой-нибудь безумец и поднес к нему факел? Камни не горят.

– Свернувшаяся кровь горит, – отозвался Мотекусома, – а изнутри храм был покрыт толстой коркой запекшейся крови. После пожара над городом еще долго висело зловоние. Но эти происшествия, что бы они ни предвещали, в прошлом. Теперь грядет самое страшное знамение.

Он указал на небосвод, и, когда я взглянул туда через топаз, у меня вырвался вздох. Наверное, без кристалла я даже не заметил бы того, что мы называем дымящейся звездой. А вы, испанцы, именуете это кометой.

Выглядела она совсем не страшно, словно какой-то светящийся пучок или хохолок среди прочих звезд, но я, конечно же, знал, что это предвещает великое зло.