Ацтек

– Я пришел в Теотиуакан, город Кецалькоатля, в надежде, что он или какой-нибудь другой бог даст мне знак. Я жаждал получить указание насчет того, как мне наилучшим образом сладить с возникшими затруднениями. И что я нахожу в Теотиуакане? – Он рассмеялся, хотя смех его и показался натянутым, и снова обратился ко мне: – Ты мог бы загладить многие свои прошлые упущения, воитель Микстли, если бы добровольно вызвался исполнить то, что не по силам многим другим людям, даже высшим жрецам. Ты должен стать послом Мешико… и всего человечества. Нашим посланником к богам.

Последние слова Мотекусома произнес нарочито шутливо, как будто, конечно, не верил, что это действительно могут оказаться боги, хотя мы оба понимали, что совсем отбрасывать подобную вероятность не стоит. Идея показалась мне захватывающей: я мог стать первым человеком, которому удастся поговорить (не произнося заклинания, как жрецы, и не каким-то другим мистическим способом, но поговорить, как говорят между собой люди) с существами, которые, может быть, и вправду не совсем люди, а близки к небожителям. Я мог обрести возможность обращаться к ним сам и слышать слова, произносимые богами!

Но в тот момент я не мог говорить совсем, и Мотекусома рассмеялся снова, увидев, что я потерял дар речи. Он поднялся, выпрямился на вершине пирамиды во весь рост и, наклонившись, ободряюще похлопал меня по плечу со словами:

– Похоже, воитель Микстли, ты слишком ослаб от странствий, чтобы даже вымолвить «да» или «нет». Что ж, мои слуги наверняка уже приготовили угощение. Пойдем, ты будешь моим гостем: надеюсь, добрый ужин подкрепит твою решимость.

Мы осторожно (спуск оказался ничуть не легче подъема) спустились вниз по освещенной лунным светом стороне Пирамиды Солнца и вышли по Дороге Мертвых на юг, к лагерю, на который смотрела третья и наименьшая из всех пирамид Теотиуакана. Там горели костры, готовилась еда, и примерно сотня слуг, жрецов, благородных воителей и других сопровождавших Мотекусому придворных раскладывали ложа и натягивали сетки от москитов. Нас встретил верховный жрец, которого я запомнил еще по церемонии Нового Огня лет пять тому назад. Лишь скользнув по мне взглядом, он начал было говорить с напыщенной важностью:

– Владыка Глашатай, чтобы обратиться за советом к старым богам этого города, я предлагаю завтра начать с ритуала…

– Не утруждайся, – прервал его Мотекусома. – В обрядах и церемониях больше нет никакой надобности. Завтра поутру, как только проснемся, мы отправляемся в Теночтитлан.

– Но, мой господин, – возразил жрец, – после того, как мы проделали весь этот долгий путь сюда, со всей свитой и высокими гостями…

– Бывает, что боги сами даруют свое благословение, не дожидаясь молитв и церемоний, – сказал Мотекусома и бросил на меня многозначительный взгляд. – Правда, мы никогда не можем быть до конца уверены, серьезно оно дано или в насмешку.

Итак, мы сели за ужин в окружении придворных и многих благородных воителей, некоторые из них узнали меня и поздоровались. Хотя я, грязный и оборванный, резко выделялся среди этой пышно разодетой, украшенной перьями и драгоценностями компании, Мотекусома указал мне на почетное место – подушку справа от себя. Пока мы ели (я при этом героически пытался умерить свой аппетит), владыка Глашатай довольно пространно говорил о моей предстоящей «миссии к богам». Он предложил вопросы, которые мне предстояло им задать, когда я овладею их языком, и перечислил возможные вопросы с их стороны, от ответов на которые мне желательно было уклониться. Дождавшись момента, когда Мотекусома умолк, чтобы прожевать кусок перепелки, я осмелился подать голос:

– Мой господин, я хотел бы обратиться с одной просьбой. Могу я перед новым путешествием хоть ненадолго заглянуть домой? В последнее странствие я отбыл в расцвете лет, но, признаюсь, вернулся домой в возрасте «никогда раньше».

– Ах да, – понимающе сказал владыка Глашатай. – Не нужно извиняться: такова уж судьба человека. Все мы рано или поздно вступаем в возраст юэйкуин айкуик.

По выражению ваших лиц, почтенные писцы, я заключаю, что вы не поняли, что это за возраст такой. Нет-нет, мои господа, это понятие не связано с каким-то определенным числом прожитых лет. У одних людей этот возраст наступает рано, а у других позднее. Учитывая, что тогда мне уже исполнилось сорок пять, то есть средний возраст давно миновал, мне удавалось избегать хватки лет дольше, чем большинству соплеменников. Юэйкуин айкуик наступает тогда, когда человек начинает бормотать себе под нос: «Аййа, никогда раньше холмы не были такими крутыми», «Аййа, никогда раньше моя спина так не болела» или «Аййа, никогда раньше я не находил у себя на голове ни одного седого волоска»… Это и есть возраст «никогда раньше».