Аукцион

Душа моя, он идет за мной. Со своим юным Королем-оболтусом. Заметила, великие процессы совершаются, сделки заключаются, а в центре – всё те же человеческие взаимоотношения? Это так прозаично, что даже смешно. Но если Даниил думает, что я не предвидел его гадких ходов, он ошибается. Я не позволю отобрать тебя у меня, я не хочу соединиться в вечности по чужой воле, я хочу обрести тебя сам. Все это – благодаря тебе. Из-за тебя. Для тебя.

Я превратил тебя в божество, я поклонялся тебе и своей любви к тебе, возвел ее в абсолют. Пускай душевная наука, как я в итоге себе признался, все равно стояла на шажок впереди, я любил тебя с силой, на которую не способен ни один человек. Скорее всего, так кажется только мне, люди свято верят, что до этого ни одно сердце не разбивалось с такой болью. На протяжении веков разбивались ежедневно целые океаны сердец. Но трагедия каждого отдельного случая не умаляется, наоборот, приумножает общую скорбь несостоявшегося счастья. Я стал бояться смерти еще больше, она пугала меня даже побежденная, ведь она забрала тебя.

Мне давно скучно.

Мне давно надоело.

Люди врут, когда говорят, что в моменты скорби жизнь проносится перед глазами. Это не так. В моей голове была пустота, и я не видел ничего, кроме твоего дергающегося тела и расплывшихся пятен на твоей коже. Воспоминания приходят потом и остаются.

Душа моя, я прожил долгую жизнь, я прожил ее за двоих. Этот Аукцион – мой дар тебе. Души – тебе, и все это представление, спланированное и уморительное, тоже в твою честь. Но истинность величия, с твоего позволения или без него, я сохраню для себя.

Я оказался сильнее непоколебимых жизненных установок. Я над всем. Я – всё.

Продано

* 1 8 9 г.

^{ДЕНЬ АУКЦИОНА}

Звонок смолк, и официанты распахнули обитые красным дерматином двери. Гости неохотно отлипали от фуршетного стола, топтались в сторону главного зала, шелестели нарядами и голосами. Паулина Тобольская, художница, чья известность и значимость подчеркивались золотым браслетом почетного гостя на запястье, замерла посреди потока, разрезав его треном платья, и дергала мужа за рукав.

– Миш, ее нет, Миш, – на каждое плаксивое «Миш» – по одному дергу.

Паулина нервничала: они потеряли дочь. Михаил Тобольский придержал супругу за плечо, заглядывая ей в глаза. Он не смотрел в эти глаза вторые сутки и не собирался примерно столько же, но одна боль на двоих, которая связывала Тобольских покрепче брачных уз, требовала перемирия.

– Тише, ее давно нет. Третий год нет.

Паулина так вскинула брови, что ее лоб смяла пополам складка, она несколько секунд молчала, потом все-таки зарядила мужу ладонью по груди.

– Лисы нет! Не вижу нигде. Сбежала, Миш, опять сбежала. Миш, сделай ты что-нибудь!

Михаил кивнул на выдохе и заозирался. Они потеряли дочь. Три года назад Тобольские купили на Аукционе душу, которая убила их старшую. Сегодня собирались купить для младшей. В глаза супруге Михаил на всякий случай больше не смотрел, их боль все же оказалась разной.

Фуршетный стол хорошо подъели, даже у Ириски нет ляжки и срезаны шматки по бокам. Официанты уже убирались, Рада Рымская залезла на балкон и теперь сидела, свесив ноги через кованую решетку.

– Занимайте места согласно вашим п’иглашениям, д’узья! Мы ско’о начинаем. – Рада щелкнула каблуками и расхохоталась, ничто ее так не волновало, как близость свежих душ.

Рассаживались медленно. В зале – ряды кресел, неширокая сцена с трибуной для ведущего, проекция с анкетами доноров и данными ставок в реальном времени отображалась прямо на стене, которую сейчас закрывал занавес из плотной черной ткани. Ударники, в таких же костюмах, что и гости, стояли не только у выходов, но и в толпе и для неискушенного взгляда оставались практически незаметны. В другом конце зала – длинный балкон из одностороннего стекла. Каждый гость, проходя под ним, задирал голову и всматривался в отражение. Н.Ч. никто не видел, но все знали: он точно там, поэтому и старались различить очертания силуэта, тень. По залу обязательно пройдется шепот, кто-то скажет, что заметил за стеклом движение, кто-то – огонек окурка, присутствие Н.Ч. останется ощутимо, пускай незримо, потому что даже самые глазастые гости не смогут проникнуть за толщину стекла.

На балконе не горел свет, синева монитора отсвечивала от кожи. Н.Ч. действительно курил, со вкусом затягиваясь, раскинувшись в кресле, суета в зале его не трогала. Раздался стук в дверь.

– У нас почти все готово. – Рада облокотилась о дверной косяк и поправила съехавшие ботфорты. Мускус – от Рады тянулся этот землистый шлейф через всю комнату, через терпкий дым «Прогрессивного табака».

– Как Ириска?

– На вкус – помойка.