Аукцион

Зато остальные Кварталы должны были вот-вот закипеть, превратиться в бурлящий котел. Данте мог радоваться, дальше Адриан собирался держаться плана, инаугурацию лучше переживать слаженно. Данте захватит Сашу (их первую и главную сообщницу) и пару овчарок, надо засветиться среди народа, лучше всего завалиться во «В морду». Когда до местных дойдут новости, Данте с компашкой будут мирно побухивать, и никто не заподозрит, что переворот спланирован. Тогда и начнется инаугурация, поползут слушки по квартальным артериям, люди завозятся, Буча повесят у входа во Дворец. Кто-то начнет дебоширить, кто-то попытается пристрелить Адриана прежде, чем он успеет переступить порог Дворца, и еще старый Лука внесет его имя в свою летопись.

Старый Лука был местным чудачным дедом и самым важным человеком – хранителем квартальной летописи. Старичок такой мелкий, что по ошибке его можно было принять за очень уродливого ребенка. Его лицо покрывали глубокие морщины, на лысой голове Луки кожа, наоборот, разгладилась, и макушка блестела даже в темноте. Никто не знал, зачем Лука вел эти книги учета квартальной жизни и перечень правящих Королей. Не знали, как долго он этим занимался и кто вел эти летописи до него. Кварталы записывали сами себя руками целого множества уродливых старичков и нежно лелеяли это наследие. Маленького старичка никто не трогал, потому что он едва ли не единственный придавал историческую значимость жизни в Кварталах. Когда Лука умрет, другой старичок, заранее сморщенный и облунелый, возьмется за его благородное дело, тоже назовется старым Лукой и продолжит квартальные летописи. А пока что Адриан ждал, когда старый Лука дрожащей ручкой впишет в летопись его имя, и надеялся, что надолго. Если удастся и Адриан пересадит себе душу (первый в Кварталах, не считая Данте, и первый из настоящих местных), возможно, впишет даже навсегда. Души подарят Адриану время, которое требуется для его перемен.

Адриан не мог воскресить своего отца, не мог сказать ему прости.

прости за то, что я убил своих родителей.

Еще много за что. За то, что категория мерзотностей вообще до сих пор существовала. Обернувшись на бетонку, Адриан подумал и о Владе. Адриан запретил себе вспоминать, пока не закончится переворот, но белесость Влада, его прозрачность, как всегда беспардонно, пролезала в голову. Если перемены Адриана все-таки наступят, ему удастся сказать прости и ему тоже.

прости меня.

Адриан вымученно улыбнулся, взъерошил темные засаленные пряди и согнулся пополам – его вырвало на асфальт. Он узнал, что у победы затхлый привкус свиных пятаков, которые он ел на завтрак вприкуску с «Кома-Тозой».