Аукцион

Лиса мечтала избавиться от зудящего внутри чувства вины. День за днем призрак сестры пытался ее удушить. Лиса надеялась, если вина исчезнет, она сможет дышать, свыкнется с мыслью, что Лилит умерла окончательно. Лиса тысячу раз рассказывала Данте эту историю. Он ей – ни одной. Данте много говорил о том, насколько неправильны и неестественны процессы пересадки, рассказывал, что Власть думает лишь о кучке людей – о самих себе, им нет дела до жителей Окраин и Кварталов, да и до горожан не всегда. Лисе этого хватало: она так сильно верила в необходимость разрушения Аукционного Дома, что не задумывалась об остальном – о том, что происходило между ними.

Дело было даже не в черте, которую так просто переступать, когда она существует, нестираемая. Смерть поглотила Лису целиком, ее волновали она и сестра, причем со временем стало не так ясно, кто больше. Мертвые постепенно растворяются и меркнут, остаются четкими лишь во снах, зато смерть постоянна. За ней легко было спрятаться, легко не задумываться, чей труп тащил за собой Данте все эти годы. Но даже и не этот предполагаемый труп, не призрачная «другая» волновала Лису: они договорились быть честными. Она могла спустить Данте умолчание, вранье – нет. Это значило бы, что ее облапошили, не было никакой черты, она сама ее нарисовала.

– Думаешь, все это бред? Череп, смерть, коса?

Данте тяжело выдохнул: он так и не привык, что Лиса то и дело сваливалась в свои гротескные размышления в самые неподходящие моменты. Навалившись сверху, он держал ее коленку на сгибе, а она растянулась на простынях, едва различимо вздрагивая на очередном толчке, тугом, плотном, срывающем с подсохших губ полухрипы.

– Я думаю, смерть у каждого своя. Она приходит разная.

Лиса думала по-другому:

– Какая будет твоя?

Данте остановился, но Лиса, обхватив его бедро, притянула ближе, медленно плавясь от болезненного и надрывного возбуждения. У них оно всегда было таким – голодом, потребностью выдавить из близости что-то важное. Данте опустился ниже, нагнетая жар между телами.

– Понятия не имею. Зато я точно знаю, какие у моей смерти будут глаза.

Тогда Лиса впервые отчетливо почувствовала, что между ними был не только жар, еще кто-то. Это осознание кольнуло ее не больно, как красные полосы от ногтей меж лопаток жгутся. Даже приятно, если расчерчивать кожу снова и снова, когда от ритма из головы выбивало все мысли.

– Если ты умрешь раньше, я не успею разобраться, что это было – между нами.

– Какая разница? Я с тобой.

Данте поцеловал ее, увлекая из разговора в учащающиеся придыхания: прорываясь по горлу через грудную клетку, они оседали внизу живота.

Эти полутона успокаивали, убаюкивали общее терпение, но из-за Варлама все пошло трещинами.

Лиса бросилась в коридор. Она бежала, спотыкаясь о юбки, даже не подумала обернуться, когда в дверях ее окликнула мама, которая все-таки пронесла свое недовольство через зал, преисполненная решимости все высказать. У стойки регистрации стояла Мила без собирающего кристалла на шее, она улыбнулась во все зубы. После смерти Ирмана она бросила свою жизнь, бросила защищать книги, мертвых писателей (все бесполезно), устроилась в Аукционный Дом администратором, чтобы… Чтобы быть ближе к Ирману – тело, вернее прах, ей так и не выдали, но после смен Миле под присмотром Иды Плюшки разрешали по полчаса отсиживать в колумбарии. Мила не задавала вопросов, а ей ничего не объясняли, но она испытывала беспомощную благодарность за возможность побыть рядом с любимым человеком – хоть так.

– Планшет! Нужен мой планшет! – рявкнула Лиса, переваливаясь через стойку.

– Пользование личными планшетами до окончания Аукциона запрещено. Это есть в правилах, – произнесла Мила с неприкрытым равнодушием, но улыбаться не перестала.

– Мне. Нужен. Планшет, – отчеканила Лиса. – Дай сюда, или, клянусь, тебя вышвырнут отсюда быстрее, чем ты еще раз откроешь свой поганый рот. – Она ткнула девушке в лицо свой браслет – золотой браслет почетного гостя, Василиса Тобольская наконец прорвалась. В любой другой ситуации Лиса не стала бы вести себя как одна из тех, кого презирала, в любой другой, но не сегодня. – Мне нужно избавиться, избавиться от него, – бормотала Лиса как ошалелая.

Мила прищурилась, переводя взгляд от дверей банкетного зала на Лису и обратно. Непонятно, как она поняла. Просто почувствовала: горечь и месть порой чересчур осязаемы. Мила протянула Лисе планшет, и Лиса села на пол у стойки, дрожащими руками открывая личные сообщения. Она никогда не подвергала их такой опасности. Лиса строго следовала установкам Данте и использовала бумагу. Уже к черту, уже не поможет.

варлам знает. он что-то знает!!!

Лиса пометила сообщение как срочное. Теперь их могли отследить; оставалось надеяться, что ударники, обычно самые ярые поклонники Аукциона, заняты исключительно им и раньше времени их с Данте не поймают.

Сообщение не доставлено.

– Блядь! – рявкнула Лиса и грохнула планшет о стойку.

Девушка-регистраторша испуганно ойкнула и присела.