Аукцион

Мать Адриана была другой. Она росла в многодетной семье, поэтому с малых лет привыкла жертвовать и быть жертвой ради общего благополучия. Она выхаживала вечно больных братьев и сестер, рыла неглубокие могилки на заднем дворе жилой многоэтажки, когда самые слабенькие не выдерживали. Тела сжигали – практически никто не мог позволить себе место на кладбище, – но мать Адриана старательно притаптывала ямки, надеясь, что никто не обратит на них внимания. Детские трупики напоминали ссохшихся синюшных червяков, и ей не было их жаль, она верила, что смерть – избавление. Мать Адриана была старшей в семье и чувствовала ответственность перед младшими, перед родителями, которые были беспомощными, когда их накрывала ломка, и тоже требовали жалости и внимания. Дети хотели есть, а взрослые хотели дозы, и она старалась, чтобы денег хватало и для тех и для других, добиться чего на заработок поломойки удавалось с трудом, пускай полы она драила во Дворце.

Красота, приобретенная с усилием, была более живучая. Природная красота, воздушная и трепетная, с годами ссыхалась, как изюм. Мать Адриана превратилась в изюм, когда ей только-только исполнилось тридцать. Она перестала распускать длинные мышиные волосики, прикрывала шерстяными свитерами уголки плеч, узловатые локти и плоскую грудь. Ей нечего было предложить мужчинам Кварталов, у которых имела успех кричащая привлекательность. Тем не менее у нее оставалось то, чего большинство женщин (да и не только женщин, вообще людей) в здешних местах были лишены, – катастрофическая потребность оберегать и заботиться. Бульдогу, овчарке из Свиты, нужна была именно такая спутница. После ее смерти Бульдог свободными вечерами протирал ее фотографии в рамках и расставлял их в новом порядке – в зависимости от настроения. Бульдог мало про нее говорил, часто многозначительно молчал, и Адриан быстро понял: Бульдог скучает, он заморозил воспоминания о матери и с тех пор облизывал их, как нетающее мороженое.

В Кварталах выскочить за кого-то из Свиты – большая удача; неприкосновенность и удивительная свобода, регулируемая королевскими указами, были ценной разменной монетой. Овчарки и их семьи составляли крепкий костяк Свиты, ее опору и буфер. Под овчарками ходили охрана и вся обслуга, над ними – ближайшее окружение Короля. Для местных овчарки были про защиту и достаток. Этого мать Адриана и хотела.

Она правда мечтала о такой жизни – безопасной и сытой, но, когда та наступила, оказалась к ней не готова. Привычка и стремление жертвовать были сильнее. Мать Адриана так и не приучилась к еде, которую готовили во Дворце, и постоянно тайком таскалась в «Жгучий котик», набирала острого мяса и крысохрустиков, и после от нее сильно пахло специями, а Бульдог делал вид, что не замечает. Она не носила одежду от Паучихи, сшитую по индивидуальным меркам, не любила сидеть за общим ужином и никогда не трогала пышки от мамы Влада. Бульдог привел мать Адриана во Дворец, как та и хотела, но она не торопилась в нем обживаться. Такое непоследовательное упрямство досталось и ее сыну, и Бульдог то и дело вылавливал материнские черты в выходках Адриана.

Ей удалось принести еще одну жертву, самую значимую. Девять месяцев мать Адриана мучилась, беременная. Ей снились мертвые дети, слишком много она успела их перехоронить. Однажды Бульдог нашел ее на заднем дворе Дворца – перепачканную грязью и с огромной лопатой. Она вырыла маленькую могилку и тихонечко сидела рядом. Да, она считала смерть избавлением, и, если оно ждало ее собственного ребенка, мать Адриана хотела подготовиться. Потом родился Адриан, маленький и крепкий, его мать наконец-то вздохнула с облегчением и умерла.

С тех пор Бульдог заботился о сыне изо всех сил, но разве угонишься за малолетним пацаном, которому ни выговоры, ни трепка не прибавляли благоразумия. Адриану любые неприятности что с гуся вода, наверное, поэтому он раз за разом дорывался до мест, где быть ему совсем не положено.

Бз-з-з-з-з-з… Адриан сдул со лба обвисшую челку, бурчание тату-машинки лезло в уши. Он огляделся. Целая куча людей – черно-зеленых, с яркими вспышками цвета. Красный. Желтый. Адриан улыбнулся. Эти люди заполнили свои тела посланиями, зашифровали на коже мечты, обещания – не миру, самим себе.

Тату-салон «Грызло» был самым крутым в Кварталах, здесь забивались Свита и всякие богатеи, которые все-таки решались на звезду где-нибудь на видном месте. Адриан всегда с завистью поглядывал на «Грызло» с его закрашенными эскизами окнами, тяжелыми черными шторами. Зачем Влад притащил их сюда – непонятно. Клык и Бульдог в это время еще наверняка во Дворце или на выездах, но таскаться по излюбленным местечкам отцов вот так запросто – так себе затея. Ошиваться в «Грызле» одним мальчикам не разрешали – но вот они, топчут запыленными берцами порог.

– Болит? – Адриан дотянулся до Влада, тот увернулся, весь сжался – то ли от боли, то ли от недовольства.