Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

Император также был весь день в седле. «В течение 30 ноября, — сообщает официальная реляция, — он объезжал холмы и долины между Ауэздом, Праценом и Гиршковицем. Он продвинулся так далеко вперед с небольшой свитой, что казаки напали на взвод его эскорта под командованием Домениля» ³². Император посетил также позиции пехоты на крайнем левом фланге. Здесь, между деревней Бозениц* и Брюннским шоссе, возвышается странного вида холм — Бозеницберг. Он похож на кулич, поставленный посреди стола. Небольшого размера, но высокий, с крутыми склонами, и почти плоский сверху. Этот холм, на котором стоит небольшая часовня, французы сразу окрестили Сантон. В рядах французских полков было немало ветеранов египетского похода, они придумали это название, потому что так в Египте назывались подобные холмы. В результате Бозеницберг в исторической литературе превратился в Сантон.

Наполеон решил сделать Сантон опорным пунктом своего левого фланга. «Утром Его Величество император приказал 17-му легкому полку занять Сантон, — сообщает официальная реляция, — объяснив всю важность позиции, он приказал полку укрепиться и защищать при необходимости этот пост до последнего солдата... Полк, поклявшись скорее умереть, чем покинуть свой пост, поднялся на холм и принялся сооружать укрепления» ³³

.

* Бозениц по-чешски называется Тварожна.

Чтобы еще больше укрепить дух своих солдат, император приказал полковой музыке 17-го полка играть знаменитый революционный марш «Le chant du de part»*. Звуки этого марша раздались по линии фронта, и их подхватили музыканты других армейских полков и гвардии. Воинственная музыка и отдаленные раскаты пушечной пальбы словно подчеркивали важность приближающегося момента. «Было около десяти часов утра, — вспоминает очевидец. — Мы стояли в ожидании, считая, что битва может вот-вот начаться. Солдаты застыли в строю с ранцами за плечами и с ружьем «к ноге», у офицеров шинели были надеты в скатку через плечо. Вражеские разъезды были совсем близко от наших постов. Иногда они обменивались выстрелами из карабинов. Время от времени раздавался гром французских и русских пушек... которые словно задавали такт этой военной симфонии. Каждый бросал взгляд на своих соседей по строю, и в ожидании боя все внимательно всматривались в лица командиров... Я много видел боев и сражений в моей жизни, но никогда не видел, чтобы офицеры и солдаты находились в подобном состоянии... Все, конечно, хотели битвы, но все понимали, что она будет ужасна. Мы знали, что враг многочислен... У нас не было пути отступления, их было четверо на одного. Чего нам было ждать? Нужно было победить или умереть !»³⁴

Эти великолепные по точности воспоминания (разумеется речь не идет о знании автором численного соотношения войск) вносят некоторые нюансы в распространенное утверждение о полной уверенности в счастливом исходе боя в рядах Великой Армии. Без сомнения, солдаты верили своему полководцу и были готовы сражаться насмерть, но они прекрасно понимали, что победа может быть куплена очень дорогой ценой. Тот же офицер вспоминал: «Мы собирались в кружок вокруг старых воинов, которые сражались с русскими в Италии и под Цюрихом. Мы словно хотели прочесть в их лицах, чего нам нужно бояться и на что надеяться»³⁵.

Что касается императора, уверенный в своих силах, он тем не менее вел себя с редкой предусмотрительностью и осторожностью. Объехав позиции войск 30 ноября, он написал министру иностранных дел в Вену: «Господин Талейран, я желаю заключить мир немедленно. Я готов оставить Венецию Зальцбургскому электору, а Зальцбург — австрийцам... Я не вижу проблем в том, чтобы разделить короны Франции и Италии... но только после моей смерти... Я готов вернуть (австрийцам) всю артиллерию, склады и крепости. Я не наложу более никаких контрибуций и платежей, кроме тех, какие уже были наложены...»³⁶

Что значит это письмо накануне сражения? Судя по всему, император не исключал, что союзники ограничатся только маневрированием и не будут его атаковать до тех пор, пока не получат подавляющего численного превосходства. Посылая подобное письмо Талейрану, он еще раз давал знак, что не хочет войны и готов заключить мир на самых приемлемых для австрийцев условиях. Текст письма показывает, что Наполеон все так же оставался в заблуждении насчет Александра I — в заблуждении, которое в конечном итоге будет стоить ему и короны, и Империи. «Я обменялся письмами с императором России. Я вынес из этого то, что он добрый и достойный человек, которым, однако, заправляют его приближенные, продавшиеся англичанам...» ³⁷

В письме Талейрану император писал также, что завтра (1 декабря), скорее всего, будет битва. Как видно, Наполеон готовился к любому возможному варианту развития событий. Вечером 30 ноября он продиктовал свое знаменитое воззвание к войскам, которое, впрочем, было сообщено армии только на следующий день.