Да, он услышал Танталь. Он понял, что к нему обращаются с помощью магического устройства – и призыв был такой отчаянный, что он ни на секунду не усомнился, что слышит крик о помощи. Танталь была в смертельной опасности, Танталь звала его; вот уже много лет он не оставлял Торию, но теперь, поколебавшись, решился.
С женой остались слуги, сиделки и стражи. Тория не будет нуждаться ни в чем – в то время как Танталь, возможно, на краю гибели.
Со дня, когда двенадцать спутников Танталь вернулись понурые, с робким вопросом, не опередила ли их госпожа – с того самого дня Эгерт не находил себе места. Люди, которым он привык доверять, подвели его. Люди, которых он любил – родная дочь и названная – исчезли в никуда; Агену тяжело было признаваться, но он победил себя и рассказал обо всем в подробностях, и, вообразив Танталь и Алану, странствующих среди зимы в повозке комедиантов, Эгерт молча ушел к себе и два дня не желал никого видеть.
Впрочем, нет. Человек действия, Эгерт Солль первым делом велел седлать коней. И только потом пришло наработанное годами, воспитанное жизнью хладнокровие – дитя поражений, а поражений в жизни Солля было немало.
Но все же меньше, чем побед.
Ни Аген, ни кто-либо другой из вернувшегося отряда не мог внятно объяснить ему, откуда взялся таинственный маг и чего тот хотел от дочери и от зятя. Игра в комедиантов с самого начала казалась глупой и подозрительной – но время было упущено, и помочь теперь могло только терпение. Терпение и выдержка.
Занятия в Корпусе закончились. Маленькими отрядами Солль разослал своих учеников по окрестностям – искать комедиантов; отряды вязли в сугробах и тонули в весенней распутице. Добычей стал бродячий цирк с уродцами и мастер марионеток с ящиком за плечами – но комедиантов не было, хоть сколько-нибудь благополучные труппы стараются зимовать в городах и больших селениях, никому не охота таскаться в мороз по дорогам…
Солль сидел в своем доме, как паук с центре паутины, и куча денег растекалась по множеству карманов – полковник платил за умение видеть и слышать. В ответ к нему стекались тайны всего мира, он насобирал столько секретов, что мог бы, наверное, сделаться королем шантажа. Фальшивые сведения об Алане и Танталь поступали тоже – но Солль умел отличить орех от камня. И вот – Танталь позвала на помощь. Колебание был коротким и мучительным; впервые за долгий срок ему предстояло оставить Торию. Он решился и, прихватив малый отряд Агена, отправился на помощь дочерям – куда глаза глядят, ведомый одной только интуицией.
Оказалось, что он не так-то слеп. Впервые за десять лет ему стала являться во сне вышитая на шелке карта. Ниточками вились дороги, Эгерт видел себя булавкой, сидящей в ткани по самую головку, впереди, за вылинявшими лесами, горел, как кошечий глаз, едва различимый огонек. Цель.
И он спешил вперед, рассылая во все стороны разведчиков. В одном селении ему сообщили, что неделю назад мимо проезжали комедианты; раз напав на след, Эгерт Солль никогда не терял его.
Он нашел комедиантов. Он нашел головорезов; он нашел меня.
Трое из шестерки Агена были ранены, один – серьезно. Его пришлось оставить в гостинице, на попечение служанок и под личную ответственность хозяина. Местный староста, узнав, кто именно остановил кровавую драку в трактире, самолично прибежал пред ясны очи господина Солля. Он же гостеприимно распахнул перед пойманными головорезами яму, сооруженную деревенским правосудием для воров и мошенников; сопливый князь Сотт забрался слишком далеко от своих владений. Жажда мести оказалась сильнее здравого смысла, а княжеская корона грозила вот-вот соскользнуть на шею, обернувшись ошейником каторжанина.
– Будет война, – плаксиво сообщил он полковнику Соллю.
Тот поморщился, как от боли, и обернулся к старосте:
– Кнутом. На площади. За насилие и разбой.
Князь Сотт окончательно потерял мужество, мне хотелось злорадствовать, но не было сил. Жаль – даже злорадство способно поддержать в трудную минуту…
Солль не смотрел в мою сторону. Я был для него ничем – фанфарон, с помпой женившийся на юной девушке и сразу же отдавший ее на растерзание совершенно диким обстоятельствам. Не уберегший. Недостойный.
Меня раздражала его неторопливая властность. Он ведь давно понял, что оставил Торию на погибель, на беду – но не кидается в седло и не нахлестывает коня, а с гримасой отвращения на красивом лице раздает и раздает приказы, и относительно живых, и относительно мертвых, и относительно пленных…
Танталь равнодушно сидела в углу. Алана ходила за Соллем, как привязанная – я ощутил укус ревности. Помнится, раньше между отцом и дочерью не наблюдалось столь нежной любви…
Сперва я хотел скрыть от Аланы, с какими комедиантами мне довелось здесь встретиться – но умолчать не удалось, не врать же, что здесь был Бариан со товарищи и что все они смылись, как только запахло жареным…
А эти, которых я помял, действительно смылись. Кажется, за то короткое время, что я провел в каминной трубе, они успели вывести со двора повозки и рвануть куда глаза глядят, казалось бы, невозможно – но ведь успели же!