Авантюрист

– Оставь, не трогай, оставь!..

– Сожалею, – сказал я хрипло. – Сожалею, что доставил вам столь неприятные минуты.

Солль наградил меня взглядом, от которого можно было превратиться не то что в камень – в стекло. Легко волоча за собой вцепившихся в его плечи женщин, шагнул к двери:

– Алана, мать заждалась. Танталь, дом требует твоего присутствия… Карета у ворот. Поехали.

Алана наконец-то выпустила руку отца. Отпрыгнула назад:

– Я не поеду… без Рестано. А ему нельзя ехать, ему надо лежать!

Солль резко обернулся:

– Алана, я слишком долго и слишком много тебе позволял. Теперь я велю – а ты делаешь. В карету!

Последние слова он почти выкрикнул, и сила приказа была такова, что Алана, как заведенная, сделала шаг к двери.

– Эгерт, выслушай! – это вмешалась Танталь. – Ты же не можешь не выслушать нас, ведь мы же…

Эгерт распахнул дверь, и Танталь прикусила язык, опасаясь свидетелей. Алана, опомнившись, отпрыгнула назад.

– Аген! – рявкнул Солль, выставляя из комнаты Танталь. – Уходим!

– Я не поеду, – сказала Алана, и мне на мгновение показалось, что вернулись прежние времена и передо мной стоит скверный упрямый подросток.

Солль ничего не сказал. И, конечно же, не взглянул в мою сторону.

Он попросту взял мою жену в охапку и легко, как котенка, вынес прочь.

– Ты не име… пра-а… Грохнула, захлопываясь, дверь.

* * *

Так закончилась история моей женитьбы. Я, которому оставалось жить меньше месяца, не должен был гневаться на судьбу. Скорее, я мне следовало благодарить Солля за своевременное решение – он поступил, как умелый и жестокий хирург. Милосердный до жестокости…

Так думал я в минуты слабости. Сказалась большая потеря крови, тем временем прошел день и другой, и обмелевшие было красные реки понемногу восстановили свое полноводье. Усталую покорность судьбе будто смыло горячим течением; во мне проснулся оскорбленный супруг. Потому что нет таких законов, по которым мужнюю жену мог уводить силой кто бы то ни было – хоть бы и се родной отец…

Хозяин был рад моему отъезду. Он даже не умел скрыть этой радости; последние дни были для него черными днями убытков, и, обязанный проявлять ко мне внимание и щедрость, он втайне скрежетал зубами. Он бы вышвырнул меня раньше, если бы не страх перед полковником Соллем; зато на радостях от моего отъезда он забыл взыскать с меня за прокорм лошади.

Первым делом я отправился в конкурирующий трактир, где осталась наша карета, и попытался разыскать кучера, оказалось, что кучер продал карету и смылся вместе с денежками. Старший сын из по-кроличьи многодетного семейства решил, вероятно, завести собственное дело; я со вздохом пожелал ему удачи, прикупил снеди и, покачиваясь в седле, шагом двинулся на юг, по направлению к городу.

Глава шестнадцатая

Все, способные удержать в руках хотя бы лопату, выползли из поселков в поле. Люди, чье пропитание составляла земля, спешили вытянуть из душистых черных развалов все, какие можно, соки; по дорогам теперь носились только гонцы да бездельники, да еще важные господа, никогда не нюхавшие чернозема. Я был сам себе господин, гонец и бездельник.

Голова кружилась немилосердно; сам не знаю, как я удерживался в седле. Ехать приходилось медленно, и копошащиеся на пашне работники провожали меня удивленными взглядами. Бездельник, да еще и пьяный с самого утра.

В полдень дорога была пуста; солнце припекало почти по-летнему, грязь давно высохла, обратившись в пыль, и потому я заметил сперва пыльный шлейф, и только потом – всадника. И тоже, кажется, пьяного – лошадь время от времени упиралась, мотала головой и делала слабые попытки сбросить раздражающую ношу.

Потом мне показалось, что это мальчишка.

Пелена упала с моих глаз только тогда, когда мы почти поравнялись. Я натянул поводья и спрыгнул в пыль, и успел как раз вовремя – скверная лошадь под маленьким всадником решилась-таки на подлость, и я, подскочив, поймал падающего человека у самой земли.

– Р-рета-ано…

Минут пять мы лежали на разогретой солнцем обочине. Моя лошадь смирно топталась рядом, лошадь Аланы придется потом ловить; моя жена никогда не была хорошей наездницей. Верх мужества с ее стороны – оседлать такое своенравное животное…

Ее волосы переплетались с незапыленной, едва увидевшей солнце травой. Ее пальцы перебирали щетину на моих ввалившихся щеках; Светлое Небо, почему я отправился в путь небритым?!

Некоторое время мы исступленно извинялись друг перед другом. Мы с наслаждением просили прощения за все мыслимые и немыслимые грехи; не знаю, во что вылился бы наш экстаз раскаяния, если бы Алана не нащупала на моем затылке поджившую рану и не заплакала, на этот раз из жалости. Два глупых голубя на обочине большой дороги – вот кем мы были, разумные и выдержанные, в общем-то, люди. Потом земля выдала далекий стук копыт, и Алана рывком села.

– Гонятся, – сказала она едва ли не с гордостью. – Ретано, а давай пришпорим так, чтобы они неделю гонялись, а?

Если учесть мою разбитую голову и Аланины навыки верховой езды, то предложение прозвучало более чем смело.