Австрийские интерьеры

Взрослые меж тем стараются растянуть вечернюю трапезу на как можно большее время, ибо чего прикажете ожидать от вечера после того, как суп с горошком, телячье жаркое с рисом и овощной салат уже съедены под лутомерский рислинг, да и яблочный штрудель тоже, и черный кофе выпит? Капитан с женой, хозяева дома — Пауль Кнапп с супругой, Зигфрид и Женни Ледерер — родители Ирены, — все они хоть и переоделись к ужину, как обычно, но владелец замка уже два дня назад сообщил гостям (на сон грядущий он читает теперь не биографию Авраама Линкольна, а, в опосредованной связи с известиями о все возрастающих властных амбициях рейхсфюрера, романтическое жизнеописание Наполеона Бонапарта), что низложенный император в ходе первой ссылки, еще на Эльбу, запретил дамам своего сильно съежившегося двора носить драгоценности, а значит, и здесь, в замке, следует сделать известную оглядку на изменившиеся обстоятельства. Что, разумеется, не отменяет затянувшегося уже на несколько месяцев уикэнда с непременным теннисом, утренними прогулками верхом, охотой на оленя, рыбалкой и обязательным переодеванием к ужину. Соня, Женни и Капитанша щеголяют теперь обнаженными ушными мочками, неприкрытыми декольте, запястьями и пальцами (девятью пальцами, потому что на одном из десяти им дозволено носить обручальное кольцо). Никакого украшательства! Без малейшего украшательства ожидают они и приближения одного из завершающих ужин ритуалов: будет ли это монолог хозяина замка на политическую злобу дня, какая-нибудь интеллектуальная игра и напоследок, возможно, пара прочитанных вслух страниц из «Заката Европы» Шпенглера, или сперва продекламируют пару страниц из Шпенглера, потом хозяин произнесет монолог на политическую злобу дня, а уж напоследок сыграют в интеллектуальную игру, или же начнут с интеллектуальной игры, а потом…

К сожалению, политической монолог Пауля Кнаппа-младшего начинается за второй чашкой кофе, к которому подают «бенедиктин». Он объясняет своим друзьям, что достаточно парочки авианалетов на Вену со стороны англичан, французов или хотя бы итальянцев, и Гитлер развеется как дурной морок и, как уже не раз сказано, к Новому году мы окажемся дома и выпьем за новый, 1939-й, год. Когда Капитанша возражает, — ее интересуют не столько бомбежки Вены и связанная с ними перспектива возвращения домой, сколько свобода вообще (которая всегда многое для нее значила — со времен молодежных лагерей, вечерних дискуссий и загородных вылазок в составе юношеского социалистического движения), все дело в свободе, а ее-то в христианско-консервативной Австрии не стало аж с 1934 года, и ее, свободу, можно и нужно дождаться, даже если придется ждать до 1940 года, а то — и 1941-го, — Пауль Кнапп-младший важно поучает ее: свобода имеет истинный смысл лишь для двух человеческих категорий, а именно для так называемых привилегированных сословий и для философов. Биография Авраама Линкольна уже лежит, как сказано выше, у него на ночном столике, но Пауль Кнапп к ней еще не приступил, ему хочется поскорей дочитать до конца про судьбу Наполеона. В глубине души он стыдится того, что на фоне застившей чуть ли не весь белый свет зловещей фигуры рейхсфюрера ему, похоже, придется поступиться своей юношеской любовью — Наполеоном. Еще дома, в Вене, с приходом к власти Энгельберта Дольфуса, карликового диктатора из партии «петушиного хвоста», диктатора на величавом католическом скакуне, начал он постепенно отходить от великого корсиканца, и мучительная борьба в крупно-буржуазно-либеральном, однако с 1934 года и в известной мере социал-демократическом сердце Пауля Кнаппа, затяжная борьба между Наполеоном и Линкольном, миновала перелом, знаменующий окончательную победу американского президента-свободолюбца.

Первые, то есть представители привилегированных сословий, обладают, по его словам, талантом использовать свободу целесообразно и с приятностью, а сам этот талант благоприобретен усилиями множества поколений, тогда как вторые, то есть философы, наделены свободой всегда и повсюду, независимо от личного положения в обществе и формы правления в стране.

— И я спрашиваю вас, — произносит он затем раздраженным голосом монологиста, впадая в определенное противоречие с самим собой, он уже готов сострить, но не собирается ссылаться на источник собственного остроумия, книгу Эгона Фриделя «История культуры Нового времени», — разве в XIX веке вместе с только что приобретенными политическими правами не получили представители буржуазии и обязательную воинскую повинность, которая, однако же, представляет собой форму порабощения куда более тяжкую, чем это имело место при деспотах былых времен?