Аввакум

– Мы служили государю, когда и в подданстве у него не были. Девять лет крымский хан на московские украины не набегал. Плохо ли государю от моей дружбы с басурманами? Хан меня слушал, вместе со мной его нехристи бились за церкви Божии, за веру православную… Я на вас, бояр, нынче много дивлюсь: ничего доброго государю не присоветуете. Мира с поляками не заключили, а польскую корону на его царскую голову примеряете. Короной не завладели, а уже войну затеяли с сильным королем. У Карла свои полки все железные, а с ним еще в союзе шестнадцать земель… Я соединился со шведами, венграми, молдаванами, валахами не ради того, чтоб государю перечить. Я поляков опередил. Они со шведами и Ракоци тоже искали дружбы. Теперь нам не страшно, а было и страшно и одиноко, потому что царь, если бы поляки пошли жечь нас и бить, не поспешил бы нам на помощь с царскими своими ратями.

Хмельницкий наконец умолк, промокал испарину на лбу расшитым кружевным платком.

– Стыдно тебе, гетман, говорить такие непристойные слова! – взвился яростной отповедью Бутурлин. – Надобно бы тебе помнить Бога и свою присягу! Надобно бы помнить тебе царскую милость и от неприятелей оборону. Шведский король и Ракоци взяли многие польские города и неизреченное богатство пограбили. И ты с ними в доле. На разоренье и грабеж вы друзья. Поберегся бы, гетман, навести на себя Божий гнев! Победой государя поляки стали бессильны, тут вы и явились храбро обирать беззащитного. Когда тебе, гетман, от неприятеля было тесно, ты с послами государевыми говаривал поласковее, а теперь что ни слово, то пыхи! Я сам приходил тебе на помощь со многими ратными людьми, и тогда ты держал к нам любовь ласковую. Носи, гетман, платье разноцветное, а слово держи одинаковое. У великого государя и в мыслях того не было – отдать вас польскому королю. Откуда ты взял, что милосердный наш Алексей Михайлович из Вильны послал на вас двадцать тысяч войска?! Слух этот на ссору пущен.

Весь порох у Богдана иссяк, главный довод для беспокойства о мнимых двадцати тысячах солдат оказался ложным. Сказал угасшим голосом, но еще имея силы глядеть Бутурлину в глаза:

– Царская оборона и помощь нам памятны. Мы готовы служить царю не щадя голов… А теперь прошу милосердно, дай мне, Федор Васильевич, покой. Снова одолевает меня тяжкая моя болезнь. Ответ тебе дадим, хорошенько подумавши обо всем. Прости немощного, тяжело мне стало говорить. И Бога ради не откажи, поешь моего хлеба-соли.

На следующий день к послам пришел Иван Выговский. Лицо честное, чело светлое, смотрит, будто душу готов за тебя отдать.

– Гетман прислал меня сказать вам, послам, добрый день, о здоровье вашем спросить и особо просил не сердиться на вчерашнее. Из-за болезни своей говорил запальчиво. В былое время гетман разговоры посольские вел по-ученому, а теперь очень болен, не сдерживает своего норова, он и на всех нас сердится, всех бранит, подойти нельзя!

Говорил Выговский мягко, с улыбкой, был откровенен в своей снисходительности к слабостям больного гетмана и как бы заключил с послами союз понятливых.

«Помрет Богдан, и этот верный слуга первым предаст все свои клятвы», – думал Бутурлин и хоть знал, что с лисой надо по-лисьи, на лапки задние вставать, но от лживых ароматов хитрости, коими пропах Выговский, было до того тошно, что никак не таялось под лучами пановьих улыбок, но, наоборот, все чувства и слова становились каменными.

– Прошлым месяцем у нас был стольник Кикин. Большого ума человек, – пел свои песни Выговский. – Гетман спрашивает – вчера по болезни забыл, – передал ли Кикин царскому величеству о желании гетмана написать ко шведскому королю о его королевских неправдах?

– Кикин-то передал, да гетман королю не укоры послал, а благодарность, ждет не дождется из Стекольни великих послов. Грамота Хмельницкого к Карлусу перехвачена и прочитана великим государем.

Выговский еще более разулыбался.

– Да, да! Гетман ждет шведских послов… из Стекольни. Сами шведы Стекольню Стокгольмом называют. Ну а то, что писал королю о дружбе, о любви, о приязни, – это ведь обычное посольское дело. Я прошу тебя, Федор Васильевич, расположиться к нам душой. Мы все преданные слуги царю Алексею Михайловичу. Клянусь здоровьем батюшки моего, бессмертной душой своей, все чаянья мои, все надежды – на одного великого государя. Я, чтобы от его царского величества видеть милость себе, женился на православной шляхтянке. Ее земли и земли ее отца в Оршанском повете. Мы там Кутеинский монастырь строим. Хочу просить, чтобы имения моего тестя, царство ему небесное, великий государь пожаловал мне и моей жене, – простодушно развел руками. – Земля – самый надежный залог верности. Смилуйся, Федор Васильевич, похлопочи о нас.

12 июня приехали к Хмельницкому шведские послы. Бутурлин послал к Выговскому дьяка Василия Михайлова спросить, о чем гетман уговаривается с королем Карлом.

– О любви и дружбе, – объяснил Выговский царскому дьяку.

Как ни тяжела была у гетмана болезнь, хитрости она ему не убавила.