Аввакум

– Я, государь, на моих мужиков не жалуюсь. Ивашка Антропов просит взаймы две тысячи рублей, и я ему дам. У него пять корабликов своих, соль из Астрахани возит. Иван Спешилов тоже корабли гоняет, у Ивана Красикова корабль, и у других есть. Мне один Иван Демидов платит оброку тысячу золотом. Этот вино курил, а теперь винокурни продал, лавки завел в Астрахани. Демидов мужик лысковский. Там у меня хорош Алешка Артемьев, в Вологде свои товары продает, у него тоже тысячное дело. А у Зиновия Абросимова и подавно, У него, крепостного-то, своих крепостных человек с двадцать. – Засмеялся, перекрестился. – Ох, стар я стал! Раньше бы про этаких молодцов молчал бы с три короба, а теперь на целый короб наговорил.

– Так ведь есть о чем! Пошли, Господи, чтобы все русские мужики жили, как твои. Вот мне бы радость была!

– Алексеюшка, прости меня, грешного старца, правду истинную скажу: нехитрое то дело! Обогатить мужиков из царева кармана ни у какого царя золота не хватит. Но только дай мужику волю жить, как ему хочется, и он уже господину не грошики слезные понесет, а золотую кубышку… Не все мои мужики богаты. Иные просят на ссуду хлеба, кто пуд пшеницы, кто полтора пуда, а кто и четвертку. Слава Богу, на семена, но бывает, от голода спасаются. Я всем даю. Впавшим в бедность прощаю, чтоб скорее выбрались из прорвы… Пришла вчера челобитная. Просит меня лысковский крестьянин дать ему на хоромы сто пятьдесят бревен, и я велю дать. Радуюсь – не избушку строит, но впрямь хоромы. Значит, человек крепкий. Пусть еще народит таких же крепких детей, как сам.

Государь обнял старика:

– Твою бы голову да на плечи моим дворянам. Многие оттого и нищие, что обирают своих же крестьян хуже разбойников. На разбойника кто работать станет?! Вот и щелкают зубами… Дворяне – на крестьян, крестьяне – на дворян, а царь виноват.

О хозяйстве Алексей Михайлович любил поговорить, но пришел Артамон Матвеев. Молодой, глаза радостные, умные. У Морозова в лице света тоже тотчас прибыло.

На минуту-другую, но явился прежний Борис Иванович, хитрый, себе на уме, видящий на три пяди под ногами говорящего.

– Мне нужен ваш совет, – сказал государь.

Прочитали отписку киевского воеводы Андрея Васильевича Бутурлина. Приезжал к нему пан Астафий, отец писаря Войска Запорожского Ивана Выговского. Бутурлин пил с Астафием и, напоив допьяна, выведывал тайны. Ради дружбы старик излил душу и сильно беспокоился за своего сына. Писарь и гетман в великой обиде на государя за его примирение с поляками. Ждут только окрика из Москвы. Как Москва прогневается, как сверкнет молния, так и гром будет: Хмельницкий отложится от Алексея Михайловича. Давно бы отложился, но казаков своих боится.

– Пьяному Астафию верить надо ровно столько же, сколько и трезвому, – улыбнулся Артамон. – Гетман всегда любил припугнуть, а что ему надо – понятно.

– Что же? – насторожился Алексей Михайлович: на рассуждения Никона похоже.

Артамон взял грамоту, доставленную от гетмана Федором Коробкой.

– И здесь гетман тебя, государь, стращает. Турецкий султан идет на тебя вместе с королем польским, с императором Фердинандом, с крымским ханом. Поляки-де обещают отдать султану за помощь украинские многие города, начиная от Каменца-Подольского и до Чигирина… А все это написано ради малой гетманской просьбы: «Извещаю, что, будучи недосужным, за изволением всех полковников, поручил я гетманство сыну своему Юрию Хмельницкому, о котором низко челом бью, молю, чтоб твое царское величество милостив к нему был».

– Об этом мы уже с неделю как знаем, – сказал Алексей Михайлович и поглядел на помалкивающего Бориса Ивановича Морозова. – Неужто хитрому Хмельницкому надобна одна наша царская милость, чтоб гетманов сын булавой владел? Нам же хлопот меньше.

– С Юрко хлопоты впереди, – сказал Матвеев, тоже посматривая на боярина. – Хмельницкий хоть сейчас ляжет и помрет, лишь бы власть на Украине была за его родом. Важнее твоего согласия, государь, для гетмана на его одре, если не притворяется, ничего нет. Юрко ведь только шестнадцать лет.

– Мне столько же было, – сказал Алексей Михайлович.

– В России, государь, самодержцы, а на Украине – гетманы.

– Про это я думал. Меня не то печалит, что Выговский с нами – за нас, с поляками – за поляков. Гетман и писарь где тайно, а где явно натравливают своих атаманов и казаков на наших воевод, на русских людей. Атаман Нечай по указу Хмельницкого в Белоруссии выбивал из городов наши царские гарнизоны и ставил свои – казацкие. Другой атаман на Могилев пошел приступом. Слава Богу, обжегся. Не терплю подлости… Украинские казаки творят повсюду насилия и сами же бьют челом, что их обидели. Подлое племя! Князя Репнина совсем оговорили: он-де четыреста казаков в тюрьму кинул, сорок лучших кнутом бил, четырех саблями посек. А могилевцы показали: в тюрьме казаков сидело человека по два, по три за бесчинства да за грабежи. Четырех казаков и вправду убили, но не по суду князя, а в пьяной драке. Артамон, ты не таращь глаза! Казаки Шклов ограбили – и скорей жаловаться. Мстиславль разорили – и челом бить: притесняют бедных.