Азенкур

– Нет! – озадаченно возразил Перрил. – Два фунта, не меньше! Джон считал, что ему повезло.

Стремительно темнело. Французы, чьи заряженные пушки целый день только и ждали, когда встречный подкоп наткнется на английский туннель, теперь слали со стен Гарфлёра ядро за ядром. Пушечный дым клубился как грозовые тучи, затемняя и без того потемневшее небо, каменные ядра одно за другим с глухим стуком отскакивали от крепкого парапета.

– Роберт! – донесся голос со стороны укрытия.

– Это Том! – оживился Роберт Перрил, узнав голос брата, и уже набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, однако Хук закрыл ему рот ладонью, рявкнув:

– Помалкивай!

Арбалетная стрела, влетев в траншею, ударилась о кольчугу Хука и отлетела прочь. Другая угодила в кремневую породу, посыпались искры.

– И что теперь? – спросил Хук, отнимая ладонь от рта Перрила.

– То есть как?

– Я тебя спасу, а ты будешь меня выслеживать, чтобы убить?

– Нет! – запротестовал Перрил. – Вытащи меня, Ник! Я даже двинуться не могу!

– Что теперь? – повторил Ник.

Арбалетные стрелы стучали по бревенчатому укрытию, как частый град по деревянной крыше.

– Я не буду тебя убивать! – пообещал Перрил.

– Что теперь?

– Вытащи меня, Ник, пожалуйста! – не отставал Перрил.

– Я говорю не с тобой. Что мне делать?

– А как ты думаешь? – Знакомый резкий голос святого Криспина прозвучал издевательски.

– Это убийство! – заметил Хук.

– Я не стану тебя убивать! – повторил Перрил.

– Неужели мы спасали девушку для того, чтобы теперь ее изнасиловали? – спросил святой Криспиниан.

– Вытащи меня из этого дерьма! – взмолился Перрил. – Пожалуйста!

Хук дотянулся до арбалетной стрелы, упавшей ближе всех – в локоть длиной, в два пальца толщиной, с жесткими кожаными лопастями вместо оперения. Наконечник, хоть и тронутый ржавчиной, оставался острым.

Убить Перрила оказалось легче легкого. Стукнув его по голове и не дожидаясь, пока тот отойдет от удара, Хук вогнал ему стрелу прямо в глаз. Стрела пошла легко, чуть задев кость у глазницы. Хук давил на толстое древко до тех пор, пока ржавое острие, пройдя сквозь мозг, не уперлось изнутри в заднюю стенку черепа. Судороги, хрип, дрожь продолжались недолго – смерть не заставила себя ждать.

– Роберт! – крикнул Том Перрил со стороны укрытия.

Тяжелый снаряд стрелометной машины ударил в каменную печь, торчащую среди обгорелых остатков какого-то дома, и, отскочив, перелетел далеко за английские траншеи. Хук вытер о рубаху убитого правую руку, вымазанную сочившейся из глаза Перрила слизью, и выбрался из-под засыпавшей его земли. Близилась ночь, из-за орудийного дыма сумерки казались гуще. Хук, переступив через Перрила, побрел на затекших ногах к укрытию. Вокруг сыпались арбалетные стрелы, но Хука шатало так, что целиться в него было невозможно, поэтому до укрытия он добрался невредимым и, пройдя вдоль стены, опустился наконец в защищенную траншею. Увидев в отблесках светильников его лицо, покрытое коркой грязи, солдаты замолчали.

– Сколько еще выжило? – спросил кто-то из латников.

– Не знаю, – выдавил из себя Хук.

– Держи. – Какой-то священник сунул ему в руки кружку пива, и Хук жадно к ней припал: он и не подозревал, как хотелось пить.

– Где мой брат? – спросил сидевший здесь же Томас Перрил.

– Убило арбалетной стрелой, – коротко ответил Хук, взглянув в его длинное лицо, и безжалостно добавил: – Прямо в глаз.

Перрил застыл, не сводя с него взгляда, но тут сквозь кучку солдат протиснулся сэр Джон Корнуолл.

– Хук!

– Жив, сэр Джон.

– По тебе не скажешь. Пойдем. – Командующий, подхватив Хука под руку, повел его к лагерю. – Что там стряслось?

– Французы нагрянули сверху. Я шел к выходу, обвалилась крыша.

– Обвалилась над тобой?

– Да, сэр Джон.

– Тебя явно кто-то любит, Хук.

– Святой Криспиниан, – кивнул лучник и в тот же миг увидел в свете костра Мелисанду, которая бросилась к нему с объятиями.

А потом, в темноте, ему снились кошмары.

На следующее утро люди сэра Джона стали умирать. Болезнь, обращающая кишки в грязное вместилище мутной жижи, первыми унесла двоих стрелков и латника. Умерла Алиса Годвайн. От того же недуга мучились еще дюжина латников и десятка два стрелков. Чума уничтожала армию, над лагерем стоял запах дерьма, а французы каждую ночь возводили стены все выше. На рассвете англичане из последних сил тянулись к орудийным окопам и траншеям, где их все так же одолевали рвота и понос.

Отец Кристофер тоже заболел. Мелисанда нашла его в палатке, бледного и дрожащего. Он лежал в собственных нечистотах и от слабости не мог двинуться.

– Я ел орехи, – выговорил он.

– Орехи?

– Les noix, – повторил он по-французски голосом, скорее звучавшим как слабый стон. – Я не знал.

– Не знал чего?

– Лекари потом сказали, что орехи и капусту есть нельзя. Когда вокруг болезнь. Я ел орехи.

Мелисанда его вымыла.

– Я только сильнее заболею, – жалобно простонал священник, не в силах ей помешать.