Азенкур

Девушка принесла ему одеяло, хотя днем, когда жара делалась невыносимой, он все равно его сбрасывал. Низина вокруг Гарфлёра все еще оставалась затопленной, над водой стояло знойное марево, воздух казался густым и тягучим, как пар. Английские пушки не смолкали, хотя выстрелы стали реже: пушкарей-голландцев тоже одолевал недуг, который не обошел никого – ни королевскую челядь, ни высокородных лордов. Над английским лагерем реяли темные крылья ангелов смерти.

Мелисанда вываривала ежевику с ячменными зернами, выпрошенными у поваров сэра Джона, добавляла мед и с ложечки кормила отваром отца Кристофера.

– Я умру, – слабо протестовал он.

– Не умрете, – убежденно возражала девушка.

Отца Кристофера навестил личный лекарь его величества, мастер Колнет – серьезный и бледный молодой человек, который, понюхав его выделения, не огласил никакого вердикта, лишь споро вскрыл вены на руке и обильно пустил кровь.

– Заботы девушки вам не повредят, – объявил он.

– Благослови ее Господь, – еле слышно прошептал священник.

– Король прислал вам вина.

– Передайте мою благодарность его величеству.

– Отличное вино, – заметил Колнет, привычно перевязывая надрезанную руку, – хотя епископу не помогло.

– Бангор умер?

– Не Бангор, Норидж. Вчера.

– Боже милостивый! – простонал отец Кристофер.

– Я тоже пускал ему кровь, – добавил лекарь. – Думал, он выживет, однако Бог судил иначе. Я вернусь завтра.

Тело епископа Нориджа расчленили и выварили в огромном котле, чтобы отделить плоть от костей. Затем густую дымящуюся жидкость слили, а кости обернули льняной тканью и прибили гвоздями ко дну гроба, который отвезли на берег. Оттуда епископа отправят в Англию, чтобы похоронить в той самой епархии, которой он так старательно избегал при жизни. Остальных умерших опускали в ямы, вырытые на возвышенностях, где вода не заливала могилы. Однако людей умирало все больше, и со временем трупы стали свозить на берег и сбрасывать в мелкие заводи – на откуп диким псам, чайкам и вечности. Лагерь полнился запахом мертвечины, едкой вонью испражнений и дымным чадом пожарищ.

На третье утро после обвала туннеля вдруг заговорили пушки на городских стенах: гарнизон зарядил разом все орудия и теперь палил по англичанам единым залпом, так что весь Гарфлёр заволокло дымом. Защитники, стоя на стенах разбитого города, вопили от радости и глумливо размахивали флагами.

– К ним пробился корабль, – объяснил сэр Джон.

– Корабль? – переспросил Хук.

– Не говори мне, что не знаешь этого слова.

– Но как?

– А так, что наш доблестный флот все проспал! Теперь у чертовых выродков есть еда, будь они прокляты!

Хуку стало казаться, что Бог перешел на сторону французов. Укрепления Гарфлёра, порушенные и разбитые, теперь обновлялись и отстраивались, вместо старых стен вставали новые, гарнизон каждую ночь углублял защитный ров и возводил новые преграды на месте брешей. Арбалетные стрелы летели все так же густо: то ли в городе их было в изобилии, то ли прорвавшийся сквозь блокаду корабль привез запас новых.

Англичан же по-прежнему одолевала хворь.

– Как он себя чувствует? – спросил у Мелисанды сэр Джон, заглянувший в палатку священника.

Девушка пожала плечами. Хук сказал бы, что живые так не выглядят: отец Кристофер, мертвенно-бледный, неподвижно лежал на спине, бессильно приоткрыв рот.

– Дышит? – уточнил сэр Джон.

Мелисанда кивнула.

– Помоги нам, Господи, – прошептал командующий, вылезая из палатки и устремляя взгляд на Гарфлёр. – Помоги, Господи.

Город, которому пристало бы сдаться на милость победителя еще полмесяца назад, по-прежнему стоял непокоренный, за развалинами стен и сторожевых башен скрывая свежие укрепления.

Были, правда, и хорошие вести. Сэр Эдвард Дервент и Давидд ап Трехерн, которых обвал застиг в дальнем конце туннеля, попали в плен к французам. Об этом рассказали герольды, вернувшиеся после очередной бесплодной попытки уговорить гарнизон сдаться. Разрушенный подземный ход пришлось бросить, хотя у восточной окраины Гарфлёра, где осадой руководил брат короля, подкопы под стены вели по-прежнему. Радовало одно: французские войска не пытались помогать осажденному городу. Дозоры, рассылаемые англичанами, не встречали и отдаленного намека на приближение армии, посланной разбить ослабленных болезнью англичан. Гарфлёр был предоставлен сам себе, хотя теперь становилось ясно, что осаждающие погибнут первыми.

– Сколько денег, сколько усилий! – мрачно бросил как-то сэр Джон. – И все для того, чтобы пройти от берега пару миль и заполучить во владение могилы да ямы с дерьмом!

– Тогда зачем мы тут сидим? – спросил Хук. – Почему не уходим?

– Дурацкий вопрос. А вдруг город завтра сдастся? Весь мир за нами следит. Прекратить осаду – признаться в слабости. Если оставить Гарфлёр и идти вглубь страны, то французов можно и не встретить: битв с английской армией они боятся, будут отсиживаться по крепостям. Значит, мы просто променяем одну осаду на другую. Нет уж, надо взять этот проклятый Гарфлёр.

– Тогда почему мы не нападаем?