Азюль

Куранты в Германии не бьют, но двенадцать часов, несмотря на это, наступают и шампанское выбивает пробку из бутылки и льется по стаканам. Минутная стрелка дошла до часовой, и мы пьем уже за следующий, 1993 год. За надежду, каждый за свою, каждый за свою мечту.

Как оказалось, в этих местах нет только Курантов, а гимн есть, правда, не наш, а Европейского Сообщества, но на худой конец он тоже сойдет. Можно пить и за него.

В самом разгаре веселья раздался стук в дверь, что становится стойкой традицией наших гулянок. Осторожно, стараясь, чтобы дверь не рассыпалась, огромная черная рука открыла ее, и вошел Заир.

— О-о! Руссишь! Айн водка, битте? — ноющим голосом громила попросил нас. Он уже порядочно навеселе, но Новый год есть Новый год и наливаем ему тоже.

— Пей, Заир! За Новый год! Happy New Year! — Филипп протянул ему.

— О-о! New Year! Good!

Он выпил, закусил и вовсе не собрался уходить, как мы на то надеялись, а продолжал сидеть. Огромные глаза светились пьяным умоляющим блеском.

С негром никто из нас Новый год еще не встречал, но экзотики и так очень много. Сегодня героем оказался Филипп, который и избавил нас от негритянской напасти. Он взял большую кружку, налил туда водку, потом положил на тарелку закуску и дал ему и то и то.

— Иди, Заир, с Богом. — Филипп махнул ему рукой, и тот, десять раз поблагодарив на заирском, наконец убрался.

Филипп чувствовал себя героем спасения русских от засилия негров, был уже вполне хорош, и из его уст полились обычные притчи, слышанные уже раз по…дцать. Мы его перебивали, хлопали, меняли тему, но не помогало. Потом неожиданно он вспомнил чего-то и уставился в мою сторону.

— Так что там у вас с работой вышло? — он лукаво ухмыльнулся.

Мне эта тема была неприятна. Поиски работы, которые мы недавно предприняли с Борей, завершились полным провалом. Это был именно тот случай, когда тебе в течении нескольких дней практически все подряд дают понять, что ты — последнее дерьмо.

— Что работа… — я отмахнулся. — Были мы на бирже. Там нам сообщили, что пока мы в лагере, работать категорически запрещается, потому что мы азюлянты. Если будем работать, то вплоть до высылки из страны грозит. Когда переведут на трансфер, в более постоянное место, то нам в бумажку влепят общее разрешение на работу. Но это еще не все. Потом наша задача эту работу найти. За этим на бирже будут шесть недель ждать и проверять не хотят ли немцы занять ето место. Если вдруг никто не соизволит, то нам повезло. В любом случае тетка добавила, что шанса такого нет, потому что мы — самая низшая из жизненных форм на земле по имени азюлянты и работать не имеем права. Мы можем лишь получать свою подачку и ждать, когда нас выгонят отсюда.

Народ помолчал. В моей голове стало кипеть шампанское и злость продолжила изливаться.

— К тому же это еще не все. Мы как азюлянты не имеем права отдаляться от этого лагеря болеьше чем на тридцать километров, иначе — будут неприятности. А в оптимальном случае нам вообще следует сидеть по комнатам и не дышать. Немцам проще нас содержать, чем разрешить работать.

— А чего же вы не искали черную? — Филипп проникся сочуствием к моему негодованию.

— Отчего ж не искали, — злобно ответил я. — Еще как искали! Только два мужика нам дали понять, что раз мы не казахи — немцы советские, то удел наш — идти воровать, а не на их фермах дерьмо за коровами подбирать.

Народ замолк окончательно, пока вдруг Филипп не встрепенулся и не начал сам о чем-то о новом.

— Ребятки! Чего вы сюда приехали? Работать что ли? — в его пьяном тоне прозвучало нескрываемое пренебрежение нашей глупостью.

— Ну-у, это сложно, — потянули мы ему в ответ. Кто был еще в «порядке» недоуменно переглянулись друг с другом.

— Не-ет, ребятки, это нехорошо. Нам нужно что-то такое сделать, какое-нибудь дельце!

О-о! Началось! (Моя любимая тема, потому решил ее поскорее сбить.) Я быстро встал и ему:

— Это хорошо! Мысль верная! Нужно приступать немедлено, а то будет хуже! Пойдем!

— Куда? — недоуменно посмотрел он, но привстал на всякий случай.

— Как куда? Делать дело!

— Не-ет, подожди! — он почесал лоб. — Как это? Его нужно обмозговать.

— Э-э, Филипп, пока мы обмозговывать его будем, как что делать, так у меня уже штаны мокрые будут.

— Тьфу! Да я не о том деле…

— А у меня оно сейчас самое насущное.

Когда я вернулся, Филипп уеж перешел от частностей к общей части и вещал, будто агитирует пару сотен тысяч человек спасти нацию, активно подключившись к спекуляции.

— Ну вы же молодые, у вас только опыта маловато, — он вещал уверенным пьяным голосом, и казалось, что себя этим он убеждал больше всех. — Вон я! В Югославию еду, везу на продажу, обратно еду — тоже. Отсюда из Германии сам Бог велел. Отсюда машины гонять надо — золотое дно!

— Да, — согласился я, — только с дыркой, которую тебе в Чопе объединенный рэкетно-таможенный отряд проделает.

— Э-э! Тут нужно места знать.