Азюль

В середине дня на поезде немцы ездят очень редко. Они, вообще, если в поезд и садятся, то только по пути на работу и с работы. Сейчас почти все пассажиры — это азюлянты да пара школьников. Наш брат азюлянт обычно билет не покупает, ибо считает это ненужной роскошью. Едущие со мной в вагоне три негра и несколько арабов высматривают вперед по поезду, не идет ли контролер. Если увидят, то можно успеть выйти на следующей остановке. Попадаться они не хотят, ибо дело может дойти до полиции. На этот раз контролер появляется совершенно неожиданно, заметить его не успели.

— Билеты, пожалуйста, — попросил он грозно, войдя в вагон.

Негры развели руками и стали что-то лопотать на своем языке. Их способ проезда называется «азюлянт-дурак». Человек начинает строить невинную рожу, признаваться в полном незнании немецкого и других языков и жестами утверждать, что «ничего не понимаю, ни о каких билетах в жизни не слышал, вокруг царствует коммунизм». Контролер им в ответ высказался по-немецки, что не хорошо, мол, и приказал сойти на следующей остановке. С арабами история повторилась, и ко мне он подошел уже злой, с плохой миной на лице, видимо, собираясь послать вслед за ними. Я показал билет. В его взгляде высветилось разочарование и недоумение. Он, наверное, решил, что или немец взбесился и едит на поезде, или азюлянт с ума сошел и купил билет. Я ухмыльнулся ему в ответ.

День оказался исключительным и железная дорога решила в полной мере предоставить свою программу развлечений азюлянту, пожелавшему себе на голову развеятся от скуки лагеря. Очередная дурная история вышла в справочном бюро на франкфуртском вокзале.

Сам он очень большой, к тому же узловой. Огромное, массивное табло приглашает в рейсы во все концы Европы, причем почти немедленно. Только выбирай, куда тебя тянет! Глаза тут же разбежались, сердце непритворно забилось в слабой груди и я чуть было не поддался завораживающему влечению отправится в сторону Рима или Парижа, но вовремя включился внутренний тормоз и страна грез исчезла. Я решил довольствоватся небольшим круизом в соседнюю землю, а о подробностях маршрута решил разузнать в информации. Но тут, на перекрестке международных путей непосвященного ждет немедленное разачарование.

Выстояв совершенно стойко огромуню очередь, я оказался перед очами информатора. Это был толстый, противный с красной мордой, иначе не назовешь, тип, который сверлил окружающий хамским взглядом, давая понять, что они должны ему весь мир, а он делает большое одолжение, что вообще отвечает на чужие вопросы.

— Извините, — обратился я на английском, — мне нужно узнать, как проехать в Людвигсхафен, пожалуйста.

Сморщив губы, тот процедил:

— Я не говорю на английском.

Его глаза и интонация ясно выразили, что он думает об иностранцах, и куда бы он их всех дел, будь другие времена.

— Но я не говорю на немецком, — вежливо развея руками я. — Может вы позовете человека, говорящего на английском?

Он сморщил физиономию, отвернул взгляд в сторону, отрицательно качнув головой, и явно потерял ко мне всякий интерес. Но я умею возбуждать к себе любопытство!

Я хоть и иностранец, но нахамить могу получше его. Презрительно посмотрев в аморфную морду, и ни на секунду не задумываясь, я выпалил длинное и сочное американское ругательство, изобразив из себя обиженного янки со среднего Запада.

Это нехорошо, я знаю. Но обстановка порой требует нетрадиционных решений. Он резко повернулся ко мне и весь покраснел еще больше, став совсем похожим на вареного рака. Пикантность ситуации заключалась в том, что он «английский не знает», и, следовательно, понять сказанного «не может». С подобных типов сбить спесь можно лишь неординарными методами, да и то ненадолго.

— Людвигсхафен, — назвал я ему еще раз пункт назначения и тот, скрепя зубами, набрал что-то на компьютере, а потом выдал мне бумажку со всеми пересадками и временем отправления поездов. Справедливость восторжествовала. Я победно прошествовал на нужную платформу, он записал на счет иностранцев еще один невосполнимый долг.

Без приключений добравшись до Майнца, пересел на другой поезд. Тут на мою голову свалился новый работник железных дорог. Теперь это оказался контролер, и появился он на сцене сразу. Я ему, для начала, подал билет, тот посмотрел, пошел дальше. Через десять минут приходит опять: «Билет!» Билет, так билет. Может у него памяти нет? — подал ему опять, он опять посмотрел. Еще через десять минут он снова возвращается. «Господи, думаю, — неужели опять? Чего он в моем билете нашел?» Он на меня так хитро посмотрел и вкрадчивым голосом, мол, «А на этот раз как?», спросил: «Билет?» Ну что ему тут скажешь? Только если в рожу плюнуть, но положение не позволяет. И не менее хитрым голосом я ему в ответ: «Вот он!» — и подаю билет опять. Если дурачок в игрушки играть задумал, то тут ничего не поделаешь, ему по должности можно — он немец.

Ну, если честно признаться, то все эти события утомимли и я с явной тоской вспоминал тишину и блаженную нудность лагеря.

Короче к другу Валере я приехал злой, как собака.