Бабочка

Когда она повернулась, чтобы передать ему кубок, она поймала мимолетное выражение его лица — мрачное, расстроенное выражение, как ей показалось. Но затем оно исчезло, и он снова улыбался, и она подумала, что ей просто показалось.

Но она видела уже это выражение его лица практически каждый раз, как они встречались. Может быть, она смущала его? Ну конечно, своим поведением она ставила его в тупик. Линда была, пожалуй, единственным членом «Бабочки», которая разрешала ему идти только до определенных пределов, не дальше.

— Даже благословенная Мария Антуанетта — просто тусклая звезда, по сравнению с вашим сиянием, мадам.

Он взял кубок, на мгновение их пальцы соприкоснулись. Она отчаянно старалась расслабиться и полностью отдаться этой сказке, раствориться в ней. Каждый раз, заходя в дверь «Бабочки», Линда пыталась оставить позади себя реальный мир, мир медицины, и Барри Грина, и свой страх. Она пыталась позволить себе быть кем-нибудь еще, чтобы этот кто-нибудь, а не Линда Маркус, мог бы выпустить на свободу ее сексуальные чувства.

Но это было практически невозможно. Не так-то просто оставить позади восемь часов, проведенных в операционной, а затем еще обход ожоговых палат, заседание комитета по этике, недопечатанную статью для журнала Американской медицинской ассоциации. У Линды было слишком много забот, она отвечала за слишком много вещей, контролировала слишком многое, чтобы вот так просто отбросить все это и притвориться, что она свободна, беззаботна и ничем не обременена.

Она смотрела, как он ходил по комнате, разговаривая с ней величественно. Лицо его наполовину было скрыто маской. Черный бархатный костюм смотрелся на нем так, как будто он рожден был, чтобы носить именно такие костюмы. В голосе его слышался какой-то особый оттенок, глубокий и красивый.

Господи, позволь мне насладиться этой сказкой. Позволь мне забыть, кто я есть. Позволь мне, наконец, испытать то, что испытывают другие женщины в руках своих любимых!

— Мадам?

Она подняла глаза. Он стоял рядом, наклонясь над ней, его черные глаза пристально смотрели на нее. Позволь мне забыть хотя бы ненадолго о всех комитетах, больных, медицинских картах. Позволь мне раскрепоститься. Позволь мне расслабиться и получать удовольствие, как я этого хочу…

— Я… — начала она.

Неожиданно он взял ее за плечи, поднял на ноги, притянул к себе и поцеловал.

— Я хочу вас, — прошептал он хрипло. — Сейчас. Казалось, комната поплыла. Он никогда раньше этого не делал — не предпринимал ничего, пока она не давала ему знак, что готова. Она даже почувствовала головокружение.

— Да, — пробормотала она, — сейчас.

Торопясь, он сбросил с себя камзол и жилет. Шелковая рубашка с широкими рукавами и кружевным жабо была заправлена в узкие черные бриджи. Белый напудренный парик с бантом и черная маска, закрывающая половину лица, придавали ему вид человека, приготовившегося к дуэли. Линда представила его себе дерущимся на шпагах с ловкостью и силой Казановы.

Он целовал ее, расстегивая запутанную шнуровку платья, держал ее своими губами, пока руки его работали быстро, нетерпеливо. Быстрее, будто торопила она. Быстрее, быстрее…

Наконец корсет из китового уса упал на пол, и он помог Линде выйти из него. Затем он развязал огромное число завязок на ее корсаже, медленно, по одной, копошась над ними, увеличивая ее возбуждение и нетерпение. Он снова целовал ее, их губы слились во взаимном нетерпении. Корсаж упал на ковер, он спустил бретели ее шелковой сорочки с плеч, медленно открыл грудь и, крепко обняв за тонкую талию, притянул к себе.

Но когда он стал развязывать тесемки ее последней нижней юбки, она остановила его.

Взяв его за руку, Линда подвела его к кровати. Задув свечи так, чтобы комната оказалась в полумраке, она легла на кровать и притянула его к себе. Они долго целовались, наслаждаясь телами друг друга. Он сжимал ее груди, а она засунула руку к нему в бриджи и крепко обхватила его член. Но когда его рука потянулась под юбку, чтобы потрогать ее там, Линда отбросила его руку.

— Сейчас, — прошептала она, — сделай это сейчас.

— Но, — пробормотал он, — вы еще не готовы.

— Я готова.

— Дайте мне убедиться в этом.

— Нет.

Он вошел в нее быстро, не коснувшись ее руками внизу, — он знал, что она так предпочитала, и дал ей самой выбрать ритм.

Он был в ней долго, нежно целуя ее, лаская груди, глядя ей прямо в глаза. Она старалась полностью отдаться ему, расслабиться, старалась позволить волшебству этой сказки очаровать ее, чтобы она, наконец, могла поверить, что она — это кто-то еще, и что она свободна, чтобы чувствовать. Но чем больше она старалась, тем хуже у нее получалось. Все, о чем она могла думать, это были эпизоды из прошлого, когда она занималась любовью с другими мужчинами, которые видели ее шрамы, и после этого они никогда не возвращались.