– Лиза, что ты там постоянно пишешь?
Я подняла голову. Куприянова. Косится своими монголоидными глазками в мою тетрадку. Я закрыла тетрадь и отодвинула подальше от нее.
– Что тебе нужно?
– Что там у тебя? Ты что-то пишешь? Какой-то рассказ? Ты у нас писательница
?– Не твое собачье дело.
– У тебя всегда был бурный нрав. Успокойся, никто не будет трогать твою тетрадку. В отличие от твоего Рами.
– Он не мой.
– Конечно. Уже не твой. Наша Татьяна Васильевна умеет обращаться с мужчинами.
– Слушай, Настя, ты зачем ко мне вообще лезешь?
Оказывается, за нами наблюдала почти вся группа. Особенно напряжен был Гранин.
– Да что Вам всем от меня нужно? – нахмурилась я, готовая подорваться и выбежать из помещения.
– Не надо нервничать. Вы что, встречаетесь?
– С кем?
– С Шуваловым.
– С чего вы взяли это? У меня есть парень.
– Да? Но никто тебя с ним не видел. Может, ты его придумала?
– Просто отвалите от меня. Не мотайте нервы ни себе, ни мне.
Одногруппники с важным видом переглянулись и больше не стали меня трогать. С тех самых пор они свели общение со мной к минимуму. И это не могло не радовать. Я не испытывала никакой потребности в общении с кем-либо, кроме человека, который всегда меня понимал. Кроме себя.
***
Балансируя на тонкой грани между светом и тьмой, писатель обладает серьезным потенциалом слететь с катушек, потеряв ощущение реальности. Когда я углублялась в свой текст, я не вспоминала об этом. Но с каждым разом мне было все труднее выныривать из истории в реальный мир. Он казался слишком тусклым по сравнению с тем, что создает воображение. И хотелось навсегда остаться жить в своей голове. Этот мир недостоин того, чтобы находиться в нем большую часть времени.
До глубокой ночи я сидела за печатной машинкой под слабой желтой лампой, одна в своем мире, одна в своем кабинете, одна во всей квартире. И были только я и моя история. И я оживляла ее под успокаивающее постукивание клавиш. Я не нуждалась больше ни в чем.
***
«И совсем скоро, исписав несколько толстых тетрадей за месяц, Рина поняла, что хочет быть писателем. Эта мысль стала ее идеей фикс.
Ведение дневника, постоянный самоанализ, рефлексия на все жизненные события – все это в совокупности сделало Рину тонкой натурой, рельефной личностью. Она не гуляла с друзьями, потому что у нее их не было, поэтому времени на саморазвитие оставалось довольно. Девочка хорошо разбиралась в себе и всегда понимала свои желания. Одиночество стало ее верным и единственным другом.
Для окружающих существование Рины было непримечательным. Отсутствие какой-либо коммуникации и прогрессирующая замкнутость девочки вкупе с психопатологией настораживало родителей. Им хотелось увидеть, что же их дочь постоянно пишет в своих многочисленных дневниках, но они не могли этого сделать без ее согласия. А девочка росла скрытной и не доверяла никому, кроме себя.
К заболеванию Рины все давно привыкли, включая и саму девушку. Геометрические фигуры не доставляли ей неудобств. Порой они, наоборот, действовали как развлечение. Словно смотришь в сломанный калейдоскоп. Вскоре Рина стала замечать, что когда фигурки исчезают, у нее появляется вдохновение. Но на плановом медицинском осмотре она об этом не рассказала.
Постепенно девочка становилась девушкой. Довольно странной, асоциальной девушкой, живущей только в своем мире. Рина была симпатичной, но совершенно не реагировала на осторожные ухаживания противоположного пола. К тому времени она написала уже несколько больших и красивых историй, которые любила перечитывать по ночам».
***
Мне было крайне необходимо хотя бы на пару дней покинуть город и разобраться в себе. Я давно не навещала бабушку, живущую в глухом хуторе далеко за городом, и решила исправить это. Дождавшись выходных, я отправилась в путь.