А потом она снова почувствовала боль. Старуха пошевелилась и открыла глаза. Круженье исчезло, увидела перед собою узкие и черные, наскоро пригнанные — не одна к одной, а со щелями, которые с той, с другой стороны, закрыты желтой древесной корою — неотесанные потолочины и, еще не умея осознать происшедшего, почувствовала, что неизвестно, правда, с помощью какой силы оказалась в зимовье, срубленном руками мужа, куда так упорно стремилась…
Долго разглядывала потолочины, стараясь не поддаваться боли в теле, что с каждой минутою делалась все сильнее, а когда это удалось, в лицо ее, подле губ появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку. Так она и пребывала еще долгое время в противоречии между физической болью и душевною радостью и, когда первое отступало, старалась побольше разглядеть из того немногого, что не могла увидеть, недвижно лежа на холодном, горбящемся, из мелких жердин, полу. Когда же замечала шевелящуюся паутину в темном углу, свисающую до середины стены, не брала себе в ум, откуда появилась паутина, а думала, что и Баярто, может, примечал ее в свое время, но почему-то не захотел убрать, должно быть, и ему померещилось что-то в этой паутине: Вот увидела ж она, словно бы рассыпаны в том углу мелкие блестящие монеты, да нет. не монеты, — монисто, которое он подарил на свадьбу, она долго хранила монисто, но после смерти мужа, во время переезда, куда-то подевалось, и было совестно, что потеряла. И еще увидела, уже в другом углу, большое засыхающее дерево, к которому хувараки привязали мужа, загоревшийся хворост… Разглядела смятение в его лице и, умудренная, хотела бы сказать о том, что постигла, и тем успокоить его душу, но не умела сказать, во рту сделалось вязко, и не было слов. Огромным, едва ли объяснимым в ее теперешнем состоянии, усилием воли подняла голову и… обмерла вся, придавив локтями тонкие жердины. В шаге от нее стоял Баярто, да нет, не тот, не прежний, а в облике белого человека, он стоял и смотрел горько и сожалеюще, и она улыбнулась бы ему, и может, что-то сказала, когда б рядом с. ним не увидела другого человека, совсем молодого, и он тоже был похож на Баярто, каким она знала его в первые годы своего замужества. «О, боги, что это?» — подумала она.
Старуха посмотрела на молодого Баярто и, обессилев, опустила голову на грудь и не почувствовала, как ее, все еще находящуюся в нестерпимо жгучем, болезненно смущенном душевном состоянии, перенесли на деревянный топчан. Старухе казалось, что кто-то столкнул ее со скалы, и вот теперь она летит вниз, и с каждым мгновением приближаясь к краю. Странно, что она не испытывает страха, есть только любопытство, перед тем, что открывается взору, а еще смущение, и ничего кроме этого, разве что чувство вины, огромное и неподвижное, как скала… Она не имеет зла против того, кто столкнул ее со скалы, даже обиды, все смято в душе, оттеснено в сторону — не сыщешь сразу. Впрочем, она и не пытается это сделать. Зачем? Зримо встает впереди другое, легкое и подвижное, как облачко в весеннем небе, не упустить бы только, не разминуться с ним, она и сама как облачко, а вдруг подует ветер и унесет ее не туда?
12
Там, в тайге, увидев старуху беспамятною, лежащею на снегу, Бальжийпин растерялся, не знал, как помочь ей… Больно было смотреть в худое, обезображенное глубокими морщинами лицо За время, что жил в юрте, отношение