Байки старого боцмана

Петров-«Водкин» учил с помощью репродукций великих художников, привезенных из райцентра, и воспитанному на лучших образцах классической живописи Семену лучше всего удавались обнаженные женщины. Попросту, голые бабы. В разных комбинациях и позах они тиражировались по всему селу. Стены соседских домов, сараев и туалетов служили холстом, а кусок негашеной извести – кистью. Художественные образы приходили к нему ночью, во сне. Гонимый талантом и половым созреванием подросток просыпался и выходил в темноту. А уже с криками первых петухов, односельчане могли ознакомиться с его новым произведением и обсудить его достоинства с матерью Семена…

Таким образом, рисовать Семен действительно умел.

– Могу, – ответил он боцману.

– Получай эскиз, – сказал боцман Будько и снял тельняшку. Его спина напоминала иконостас, знакомый Семену по семинарии, только сюжеты были другие, – Русалку видишь? Рисуй!

Семену русалка понравилась сразу. С большим рыбьим хвостом и огромным бюстом располагалась она на правой лопатке между дельфином и выполненной готическим шрифтом надписью: «САМ ДУРАК». Боцман оказался человеком отзывчивым настолько, что поделился с Семеном красной и зеленой краской.

С эскизом в кармане и краской в руках, «художник» спустился в котельное отделение. Возле котла никого не было. Через несколько часов на синей морской волне всплыла прекрасная зеленая русалка с огромным красным торсом…

В это время боцман Будько уговаривал старшего механика провести для палубной команды экскурсию в котельное отделение:

– Ребята молодые, никогда не видели… Как Вы никто не расскажет…

Через десять минут вся палубная команда кроме вахтенных спускалась в котельное отделение. Впереди шел Петрович и подробно объяснял назначение того или другого механизма. Неожиданно раздался взрыв смеха и, сотрясая переборки, покатился по судну. Лица присутствующих были направлены на… Такого подвоха Петрович не мог себе представить даже в страшном сне – на котле красовалась огромная деревенская бабища с зеленым рыбьим хвостом. Рядом с произведением стоял растерянный автор с кистью в руке.

– Что ЭТО?!! – выдавил из себя Петрович.

– Красиво, – обиженно ответил Семен и уточнил, – Вы же сами сказали, чтобы было красиво…

Только теперь Петрович понял, как сильно недооценил это простого сельского парня. Дай ему волю… Петрович представил всю амплитуду разрушительных способностей Семена: простота, помноженная на воображение, давала потрясающий отрицательный результат…

Три машиниста перекрашивали котел в цвет морской волны несколько суток, но красная грудь и зеленый хвост русалки не желали исчезать под воду. Русалка, как приведение выглядывала сквозь толстый слой краски, в ожидании своего создателя…

Между прочим, боцмана Будько в котельное отделение больше не пускали. Даже на экскурсию.

Часть третья

Любитель жареной картошки

С таким трудом отремонтированному котлу недоставало самой малости, без которой его пребывание в котельном отделении становилось бесполезным – подписи инспектора Регистра. Как автомобиль без талона техосмотра, так и судовые механизмы не способны приносить пользу человеку без Акта технического освидетельствования. Мазут, уголь или дизельное топливо не могут заставить вращаться самые разнообразные шестеренки без элементарного росчерка пера.

Человеком, которому было суждено поставить завершающий штрих на этом явном шедевре судоремонтного искусства, был инспектор Регистра Киреев – специалист исключительно серьезный и чрезвычайно ответственный. Заполучить у него автограф без детального обследования оборудования мог надеяться только наивный или крайне упрямый человек. Киреев тщательно изучал каждый вентиль, штуцер или клапан…

Вникая в каждую мелочь, он упрямо не подписывал Акт до полного исправления выявленных недостатков. С каждым приходом Киреева на борт недостатков становилось все больше, а времени на их исправление все меньше. Старшие механики безуспешно пытались заполучить заветную подпись всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Кто-то баррикадировал каюту соответствующими случаю напитками, кто-то, напротив, взывал к его партийной сознательности, а кто-то настоятельно рекомендовал изучить анатомию только что прибывшей на судно поварихи. С Киреевым все это было бесполезно: во-первых, напоить его было невозможно, во-вторых, он не был членом ни одной партии и, наконец, в кругу друзей слыл безнадежным однолюбом…

На флоте ему дали справедливое прозвище – Железный.

Вот таким, честным и принципиальным Киреев поднялся на борт судна. Принимающая сторона – невозмутимый Петрович, была в гордом одиночестве и не проявляла никакой суеты. Второй механик при появлении Железного позорно сбежал и прятался в гальюне по причине астматических спазм прямой кишки.