Читаем Байки старого боцмана полностью

– У тов. Кагановича на железной дороге такие случаи были, – он вновь внимательно изучил опустевший сосуд и продолжил, – Если человек застрял в котле, нужно до гола раздеться и вымазаться солидолом…

О том, как тов. Каганович раздавал железнодорожникам солидол, присутствующие уже не услышали по причине полной амнезии оратора.

Через час все было готово к извлечению тела. Покрытая толстым слоем солидола голова инспектора показалась над горловиной. Конечно, голова проходила и без солидола, но желание выйти на свободу было так велико, что такая мелочь не имела никакого значения. Всеобщую эйфорию оборвал Петрович:

– Хочешь выбраться – подписывай акт! – и протянул голове лист бумаги.

– Но мои принципы?!! Через них я никогда не переступлю! – взвыла голова.

– Не переступишь – не вылезешь, – вдруг ожил замполит, – Вы только поглядите на это пугало!..

Вид был и впрямь из фильма ужаса – болотного цвета голова с обезумевшими глазами возвышалась над пробившимся сквозь краску телом русалки. Дополнял натюрморт уже знакомый нам Семен, пытаясь собственным телом прикрыть рыбий хвост.

– Он через свои принципы не переступает! – не унимался замполит, – Я из-за тебя через партию переступил…

После чего замполит выдал тираду, которую невозможно вычитать ни в одном учебнике марксизма-ленинизма… До этого замполит никогда не матерился. Тревожное пионерское детство, беспокойная комсомольская юность и строгая партийная зрелость научили его общаться без употребления этих простых и доходчивых слов. И вот теперь все эти существительные, прилагательные, глаголы и междометия лились из него непрерывным потоком, находя отклик в сознании каждого. Когда замполит умолк, все угрожающе дружно посмотрели на пугало – сникший Киреев молча подписывал «Акт внутреннего освидетельствования».

Операция по спасению проходила по заранее разработанной технологии:

– обезболивание тела путем внутреннего возлияния;

– заведение канатов под руки с последующим соединением со стропами хват-тали;

– поступательный подъем тела с попеременным перебиранием складок жира живота в районе соприкосновения с горловиной люка силами команды…

Технология была замечательной, и через десять минут тело зависло над злополучным котлом. Особых признаков жизни оно не проявляло, как, впрочем, и признаков смерти.


Отсутствие в те годы общедоступных и неприхотливых фотоаппаратов не позволило запечатлеть это историческое событие на пленке, но в назидание потомков его будут часто вспоминать ветераны флота, закусывая очередную рюмку водки картошкой, жареной на настоящем домашнем сале.

Часть четвертая

Месть железного инспектора

Окончательно в себя Киреев пришел только через два дня. Все это время Железный мысленно себя успокаивал: «Все в порядке. Ничего не произошло…». Но запах солидола, исходящий от его тела напоминал об обратном. От него не удалось избавиться ни одеколоном «Шипр», ни луковым отваром, ни даже дикой смесью ароматических трав, настоянных на керосине. С каждой попыткой запах только усиливался, приобретая новые оттенки, и принося глубокое разочарование.

Киреев сидел на диване и… распространял крепкий аромат сгоревшего лука, поджаренного на солидоле с полынью и тархуном. Его израненная душа жаждала отмщения. Так издеваться над инспектором Регистра не позволял себе никто и никогда. Чем больше он ненавидел старшего механика, тем сильнее убеждался, что с этим Петровичем он уже был знаком раньше. Голос, походка и, главное, ухмылка кого-то сильно напоминали, и это еще больше раздражало Киреева.

На третий день он вновь появился на злополучном судне. На этот раз намерения Киреева были более чем серьезны. Дело в том, что подписанный им во время прошлого визита документ без опломбирования котла представлял разве что каллиграфический интерес. Пломбиратор мирно лежал в нагрудном кармане спецовки, не собираясь его покидать ни под каким предлогом.

Первым, кого обнаружил Киреев на борту, был кочегар-орденоносец Гранитов. Он сидел на корме в компании с судовым кобелем ПЖ. Найдя достойного слушателя, кочегар делился с ним воспоминаниями о тов. Кагановиче, периодически демонстрирую кобелю справки за подписью замполита и врача. Судя по гардеробу, Гранитов пребывал в состоянии душевной эйфории не менее трех дней. Портретное сходство с прежним орденоносцем еще угадывалось, но с каждым последующим рассказом все больше отдалялось от оригинала. Состояние кочегара насторожило Киреева. На этом судне, как в тылу врага, его могла поджидать очередная предательская ловушка, но единственный человек способный оказать помощь был самым подлым образом выведен из строя.

В каюте старшего механика сидел Петрович и молча ел до боли знакомую жареную картошку. Ни сковорода, ни ломтики хорошо прожаренного сала, как прежде, Киреева не возбуждали, но желание победить врага на его территории было так велико, что рука сама потянулась к вилке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее