Бахмутский шлях

Когда шофер и Яшка подошли к ним, Яшка увидел, что у многих в руках были блокноты и фотоаппараты, люди беспрерывно что-то записывали и фотографировали. Несколько человек, кроме того, снимали кинокамерой, и Яшка во все глаза уставился на них. Ему было интересно, как они молча, одними жестами переговариваются между собой и удивительно понимают друг друга. По еле заметному кивку старшего — в берете и с аппаратом — остальные быстро перебегали с места на место, переносили какие-то ящики, треноги, перетягивали толстые, похожие на садовый шланг, провода. Один, с большим блестящим листом железа, держался все время в отдалении и, направляя, как зеркалом, огромный солнечный зайчик, высвечивал затененные лица.

Майор в расстегнутой шинели громко, словно кому-то глухому, сказал:

— Папаша, расскажите нам все по порядку. Комиссия должна знать точные факты, чтобы предъявить обвинение палачам. Припомните, где вы были, когда появились каратели, откуда они ворвались в село, с чего все началось. Все по порядку. Спокойно, не волнуйтесь.

Только теперь заметил Яшка в центре толпы старичка — низенького, седенького, в стеганой фуфайке. Он мял в руках свою кепку и, поглядывая испуганными глазами, кивал в ответ на слова майора. Но Яшке почему-то казалось, что старичок кивает просто так, с перепугу, что он не слышит майора и рассказать ничего не сможет.

— Как ваша фамилия и сколько вам лет? — спросил майор, и старичок вдруг четко ответил:

— Спирка… Андрий Григорьевич Спирка. Мне пятьдесят девять рокив.

— Где ваша хата стояла, Андрей Григорьевич?

Спирка закивал головой:

— Сейчас все расскажу… Сейчас… — Он повернулся и, вытянув руку, проговорил: — Вот тут была моя хата.

И в той стороне, куда показывал старик, сразу все расступились, образовав полукруг, стали смотреть на пепелище.

И Спирка с вытянутой рукой смотрел на кучу золы, над которой высилась обгоревшая труба.

Яшка взглянул на старика и увидел, что рука его дрожит и мускулы на лице подергиваются, дрожат, словно под током. Майор тоже это заметил, подошел к старику, взял его руку в свои ладони, словно хотел согреть ее, заговорил мягко:

— Где вы были, когда в село ворвались фашисты?

— А вот на этом месте. Я вышел до колодца воды набрать. И тут — они. Впереди броневик, за ним мотоциклы. Броневик в конец проехал, вон туда.

— Много их было?

— Много! — вылинявшие голубые глаза старика были растерянны. — Много! Я думал, на постой якаясь часть заехала. Повернувся опять у двор, а меня схватил немец, показал — стой, мол, на месте. Тут же начали выгонять всех из хат. Мужиков — в сторону, в одну кучу, а жинок та дитэй — в другую.

— Где это было? — уточнил майор.

— Да тут же. Вот там мужиков согнали, коло хаты Ивана Барды, а жинок отут вот, — старик указал на противоположную сторону улицы. — Меня тож до мужиков толкнули. Я упал, ведро уронил, когда стал поднимать его, немец ударил меня ногой. Но я все ж таки ведро взял. Не знаю, на шо оно мени. Не думал же, шо такое будет. Тут уже було человек десять. И я…. Стоим ждем. Гонють с дальних краев села. Мужиков до нас, жинок и дитэй — в сторону. У Грицька Саливона хлопчик рокив шисть-симь, вцепывся в руку батька, кричит: «Я с тобою, тато!» Его до матери, а он — с батьком. Так и остався… Ну, а потим нас у хату Ивана Барды… У него хата велика була. Загнали и закрыли. А потом у викна почалы гранаты бросать. Шо там было! Кто кричит: «Рятуйте!», кто: «Добейте!»… Я упал в углу у печки и так лежал. А потом почався дым — хата вже горела. И тут, хто живый был, стали в окна прыгать, а нимцы з автомата стреляют. Я тогда знову назад. А колы вже дыхать нияк було, — старик взял себя за горло правой рукой, показал, как его давило удушье, — то я решився выбраться з хаты. И полиз знову до викна. Кругом дым, ничего не видно. Прыгнув и побиг на огород. Почали стрелять, а я по-за дымом, по-за дымом, а тут сад — и в лес.

Старик умолк и смотрел в землю, словно хотел вспомнить еще что-то и не мог. Все молчали. Тогда майор опять к нему с вопросом:

— А женщин когда стали расстреливать?

— Этого я вже не бачив. Но рассказують: когда нас загнали в хату и подпалили, то жинки кто кинувся до нимцив просить, шоб спасли, а кто до лесу — убегать стали. Тут нимцы и начали их с автоматов. Мало кто спасся. Вот Катря: — старик кивнул на стоявшую в стороне женщину.

Она, казалось, никого и ничего не слышала, стояла, сложив на животе руки и склонив голову, о чем-то думала. Даже когда старик назвал ее, она не двинулась с места, и ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— Ну, а эта история, с младенцами?..