Баланс белого

Жили они далеко на юг отсюда, целым поселком, и была у Рошки дочь, красавица Илифа — самая лучшая девушка в их поселке. Вышла она замуж за цыгана по имени Даили. Все жители поселка считали их брак священным. У них есть такая легенда об Илифе и Даили, вечных и неразлучных любовниках, крестниках самого Господа Бога и Святого Петра. Эти двое были словно теми Илифой и Даили — жили они вместе пять лет, и любовь их цвела, и никогда не должны были состариться самая красивая цыганская женщина и самый достойный мужчина. Но однажды он уехал в город и пропал, искали его, искали, и через неделю прискакал брат Илифы. Сказал — связался Даили с белой женщиной. Словно тень упала на лицо Илифы. И вот вернулся Даили из города. На следующее утро с дьявольским криком, с распущенными волосами вбежала Илифа в дом отца и упала навзничь. Не смогла она простить Даили и зарезала его. И цыгане покинули свой поселок. Цыгане хоть и дикий народ, а никогда не остаются жить там, где свершилось убийство. Проклял цыган дочь страшным проклятьем, проклял и род Даили, потому как, сказал он, отвернется теперь Господь Бог от цыган, потому что даже его любимцы предали друг друга. Все могло случиться с этими любовниками — даже смерть. И Господь Бог и Святой Петр все одно воскресили бы их. Но что они могут, когда любовники сами предают друг друга и убивают? А Илифа бродила по поселку, ничего не пила, не ела, и вскоре легла ночью под проходящий поезд и погибла.

Во время разговора туркменский малыш молча переводил взгляд с меня на официанта и обратно. Подошел его папа и сделал заказ.

Мужчины, составлявшие контингент довольствующихся, так и поглядывали на меня весь вечер, перешептываясь, а я, в свою очередь, наблюдала за цыганами. Юнец с едва наметившимися усами бренчал на гитаре.

Мальчик сидел под настенным светильником, сейчас он так был похож на того, которого я любила, что я не могла отвести от него взгляд. Он уже стал дружелюбным, задавал мне вопросы о разных вещах, и оказался на редкость сметливым. И все косился на цеппелин, пытаясь разобрать, что же это такое.

— Знаешь, что это?

— Нет. А что?

— Дирижабль, знаешь, такая летающая штука.

— Знаю, знаю! — просиял малыш.

— Так вот, это свинцовый дирижабль, металлический, понимаешь?

На его лице отразилось смятение.

— Как же он тогда летает?

— А вот летает… Хочешь, подарю?

Мальчик расплылся в улыбке.

Я сняла цеппелин и подала ему. Он крепко сжал его в кулаке и еще раз улыбнулся.

Папа пытался на него цыкнуть, но мальчик даже не замечал этого.

Принесли картофельное пюре с огуречным салатом и бифштекс, горячий, облитый соусом. Он сказал, чтобы я не стеснялась, что его это нисколько не напрягает, ему даже приятно поужинать в обществе милой сеньориты, откуда он этого набрался?

Мы все быстро, не по-ресторанному, расправились с едой, выпили мерзкий чай, вытерли губы салфетками и вышли. Малыш успел извозить локоть в горчице, и теперь отец его ругал. Мне стало тепло, сонливо, я почти засыпала в машине.

Меня удивляло совершенное отсутствие экспрессии во взгляде туркмена. Когда мы кружили по Новгороду в поисках выезда, на каком-то проспекте этим своим рыбьим взглядом он напугал женщину. Подъехав со спины, он резко открыл дверцу и не успел еще ничего спросить, только взглянул — и она убежала.

В каком-то придорожном магазине он нагнал своих мурманских приятелей, с которыми они ехали наперегонки. Те накупили еды и пытались решить, где расположиться на ночь. Один из них сказал, что здесь недалеко военный аэропорт, он там когда-то служил, а рядом есть уютный пансион.

Мы ехали к этому пансиону километров пятьдесят.

Располагался он возле озер. В свете фонарей блестела, отражаясь в озере, громадная треугольная призма пансионного ресторана, словно придавившая собой низенький первый этаж и поддерживаемая дополнительно четырьмя массивными опорами.

Свежевыбритый газон отлого тянулся к автомобильной стоянке. На высоких флагштоках трепыхались пестрые флаги. Стеклянный коридор под аккуратной гонтовой крышей вел к другой такой же призме, только поменьше, и видно было, как по коридору ходили люди. Мужчины ушли договариваться.

Мы с мальчиком вышли из машины и побрели к небольшой детской площадке, отгороженной справа от входа. Вся площадка состояла из двух качелей и небольшой горки, смонтированных в одну линию, и была освещена одним фонарем. Мы взобрались на качели.

Какой-то абсурдной казалась эта пауза в нашем путешествии. Далеко на западе еще светлел сивый отблеск в облаках, но звезды уже были видны по всему небу. На горизонте загорелась цепочка огней, и мы сидели на площадке, залитой асфальтом до всех пределов бесконечности, зевали и прятались от ветра.

Хлопал тент стоящего рядом трейлера и гремела цепь собаки, охранявшей территорию пансиона.

Туркмен узнал, что постель стоит пятнадцать долларов, и решил ночевать в машине. Его друзья остались в пансионе.

Отъезд. Лопнули белые пятнышки криптоновых фонарей, отразившись на мокром багажнике нашего автомобиля — и мы снова помчались на север.

Черные ветви деревьев рассекали небо.