Балаустион

– Точно, – кивнул Галиарт. – Кроме самих геронтов, эфоров и Эвдамида, для которых были отведены отдельные места на возвышении, помимо жрецов, магистратов и офицеров всех мастей, заполнивших святилище, повсюду – в боковых нефах, на галереях и лестницах – во множестве собрались простые граждане.

– А Ион, писака хренов, залез на бордюр галереи. И ронял оттуда то свои дощечки, то стилос. А в последний раз – сандалию, которая свалилась – ха-ха-ха! – аккурат на голову полемарха Маханида, – весело поведал Феникс.

– Ион заработал взыскание? – поинтересовался Леонтиск.

– Не-а, – хмыкнул Феникс. – Маханид, старый пень, даже не понял, что это ему на башку брякнулось. Все глядели вперед, на геронтов.

– Половина заседания, – вступил Галиарт, – ушло на воспоминания о причинах и деталях того, восьмилетней давности, приговора. После четырехчасовой болтовни, обсасывания тонкостей, прецедентов и нюансов законов выяснилось, что никакого святотатства царь Павсаний не совершал, а обвинение было построено на эмоциях, а не на фактах…

«…и посему обвинение царя Павсания в святотатстве, свершенном против богов-олимпийцев суть ложно, и приговор, оному царю Павсанию вынесенный, есть незаконен.

Геронты призвали дать пояснения по данному вопросу эфора Полемократа. Сей Полемократ, верховный жрец святынь лакедемонских, и во время осуждения Павсания таковым являлся, и принимал, кстати, в обвинении царя не последнее участие. Теперь же эфор Полемократ, за свою внешность лакедемонянами Скифом прозванный, объявил, что вскрылись новые обстоятельства дела, понуждающие его признать царя Павсания невиновным и ходатайствовать о скорейшей отмене неправедного приговора. И еще сказал эфор-жрец вещь неслыханную – то, о чем все знали, но вслух не говорили: что судилище былое происходило под ахеян и македонцев давлением сильнейшим, что и привело, при попустительстве второго царя, Агиса, к столь суровому вердикту. Хоть римляне и не были названы, каждый понял, в чей щит сия стрела, и поднялось в собрании смятение изрядное. Ибо консуляр Фульвий Нобилиор, посол римский, на почетном месте сидел и все эти речи слышал…»

Ион Лакедемонянин «Сочинения» (I, 19, 73).

– Что этот misererum себе позволяет? – прошипел консул Фульвий сидевшему рядом македонянину.

– Похоже, он рехнулся, – с выражением безмерного изумления на лице ответствовал Лисистрат.

– Всеблагие боги охраняют закон справедливости, коя есть главный закон, заповеданный бессмертными людским владыкам, – разлетался над возбужденно гудящей толпой зычный голос жреца Полемократа. – Блюдущие закон справедливости милы богам, попирающие его божественное наказание имут. И сегодня справедливость требует, дабы посыльники сторон, осудивших невинного, покаяние принесли и приложили все силы для устранения свершенного зла.

Сотни глаз обратились на сидевших с каменными лицами Эфиальта, архистратега Ахейского союза, Лисистрата, посла Македонии, и, разумеется, консула Римской Республики Фульвия Нобилиора.

– Меня предупреждали, что этот эфор-жрец – человек, больной на голову, – проговорил, почти не разжимая губ, римлянин.

– Подобные болезни головы лечатся только усечением, – выдохнул белый от ярости македонский посол.

Полемократ продолжал говорить. Толпа рокотала все громче.

– Мы-то знали, что Скиф на нашей стороне, хоть и не верили до конца, честно сказать, – Галиарт на миг замолчал, откусывая пирожок, выуженный из корзинки тетки Афросиды. – Но остальные – и Эвдамид, и эфоры, и особенно иноземцы – выглядели весьма растерянными. А говорил Скиф хорошо…

Леонтиск сосредоточенно слушал, жуя пирожок.