Бамбуковый меч

Мне так хотелось, чтобы пояс был куплен, а старик и женщина заработали бы восемь тысяч, и я посоветовал японке не упускать редкую возможность приобрести айнский пояс ручной работы.

— Ну что ж, — вздохнула она, поколебавшись, — вот восемь с половиной тысяч! — и достала кошелек из–за пояса кимоно.

Айнка стала сворачивать пояс.

— Большое спасибо! — сквозь зубы сказала она.

На улице толпа айнских женщин, громко вскрикивая и притоптывая, танцевала магический танец, и по равнодушным лицам танцорок видно было, что он давно перестал быть для них священным.

На стене большой хижины висело два увеличенных фотографических портрета. На одном была изображена старушка- сказительница, запомнившая все айнские легенды и пересказавшая их для записи. На другом — молодой ученый–айн, который не только записал, обработал, но и перевел на японский язык и издал древний эпос своих предков. Оба снимка сделаны в тридцатые годы. Старушка была одета в грубо сшитый айнский халат, и широкая татуировка скрывала ее губы. А молодой айн был коротко острижен, одет в кимоно, а на его европейском лице притаилась застенчивая улыбка японского интеллигента… Приобщившись к культуре, он стал японцем! Да и другие айны, бесцельно расхаживавшие между хижин, казалось, лишь играли самих себя. Должно быть, такова судьба всех отсталых народов, если вовремя не помочь им сохранить легко ранимую культуру.

Из–за ограды раздался басовитый медвежий рык. Раньше айны считали себя медведями, и медведь был их тотемическим богом. Около деревень в бревенчатых клетках всегда жили медвежата; раз в году, в день ритуального праздника, их убивали из луков, съедали всем племенем, а черепа украшали бусами и поклонялись им.

Вот и сейчас в резервации живет несколько медведей, запертых в железные клетки, но ныне никто не собирается есть их, а айны уже и не верят в то, что они медведи.

К одной из клеток подошла маленькая айнская старушка в расписном халате, налила в таз пойла и просунула его в медвежью клетку. Зверь стал жадно есть, а старушка стояла рядом и что–то приговаривала, ласково кивая седой головой. На каком, интересно, языке говорила она с медведем, своим поверженным богом?..

Я подошел и прислушался.

— Кушай, кушай, милый, потом еще принесу! — шептала старушка на ломаном японском языке. Наверное, только по–японски теперь могли разговаривать ее татуированные уста. Да и остальные айны в резервации говорили друг с другом только по–японски!

Пошел мелкий моросящий дождь, и синие айнские халаты набухли, стали серыми, а шкура запертых медведей потемнела от воды.

Тягостное, гнетущее чувство овладело мною.

Бедные, бедные медведи!

* * *

В дни весны телевизионные передачи начинаются с самой "важной" новости: нынешней ночью цветы сакуры распустились еще в одном городе, еще в одной префектуре! После этих слов на экран наплывает увеличенная до невероятных размеров древесная почка с проклюнувшимся розовым лепестком. Кажется, одна и та же зацветшая ветка, что ни день, появляется на экране, — но всякий раз она вызывает новое удивление и бурную радость.

— Завтра сакура расцветает в Токио! — наконец, разносится заветная весть. Улицы украшаются бумажными розовыми цветами, привязанными к фонарным столбам, играющим роль сакуры в день ее праздника.

И вот ветер разносит свежие, белые лепестки по дымному Токио. Особенно много сакур посажено в парке большого синтоистского храма Ясукуни. Он построен в последней четверти прошлого века, в пору военного расцвета Японии, и ритуальные ворота храма, сделанные из каменных бревен, возвышаются неумолимо и грозно, словно бастионы. В дни праздника сакуры его просторные лужайки и сады усыпаны фантастическим бело–розовым снегом, мерцающим от дуновений весеннего ветерка.

— Куда пойдем смотреть цветение сакуры? — Конечно, в храм Ясукуни! — говорят токийцы.

Но почему же именно в этом храме посажено так много этих бесплодных вишен?..

Есть несколько магических слов; услышанные однажды, они сразу вызывают в твоем воображении Японию: каратэ, гейша, самурай… Но сакуру можно поставить, пожалуй, впереди всех.

Стилизованные изображения розового цветка можно увидеть и на обертках японских товаров, и на куртках спортсменов: сакура давно стала неофициальной эмблемой Японии. Иностранцы, наверное, воспринимают ее как образ весны, чистоты и юной свежести… Но сакура — это символ смерти.

Не успев расцвести, она увядает. Тучи лепестков, оторвавшиеся от свежих почек, летают в воздухе, носимые порывами ветра. Умереть, рождаясь — вот высшее проявление жизни, — считает философия буддизма. Но за последние сто лет, со времени революции Мэйдзи, которая дала простор развитию капитализма и возродила императорскую систему, — абстрактно–философское понимание образа нежных лепестков изменилось. Сакура стала воплощением принесения в жертву самого себя во славу императора. "Погибнуть, словно опавший лепесток сакуры", — эта формула усердно насаждалась пропагандистским правительственным аппаратом в годы войны. Жива она и по сей день…