Бангкокская татуировка

Имам жил за городом в скромном деревянном доме на сваях. Дом стоял в лощине с пышной растительностью, которая его проарабскому братству казалась настоящим раем. Неподалеку находился колодец с допотопным длинным «журавлем», соединяющим землю с небесами. Здесь не было ни электроники, ни проводов — настоящий оазис, неиспорченный урбанистическими вещами. Чуть глубже в лощине, но не далее пяти минут ходьбы, приютилась мечеть, настолько миниатюрная и изящная, что казалось, будто ее нарисовал мультипликатор. Окружность купола не превышала размеров большого жилого дома, а минарет устрашал не больше, чем бытовая радиоантенна. Во время первого приезда Митча обступил и несколько телохранителей. Один из них обратился к служанке, и та ответила, что почтенный священник на молитве, но в должное время примет гостя. Митч сидел на коврике, скрестив ноги, пил мятный чай и обменивался ничего не значащими фразами с телохранителем, который, доверившись интуиции, не стал американца обыскивать. Затем начали появляться мужчины совсем иного рода — бородатые, в длинных халатах и шапочках мусульманских священников. Они не обращали на Тернера никакого внимания.

Явились пять стариков с седыми бородами и горделивой осанкой волхвов — каждый последующий мог похвастать еще более прямой спиной, чем предыдущий. Они плавно опустились на пол, с грацией просветленных, скрестили под халатами ноги и, вздохнув, закрыли глаза. Старики общались, что-то коротко, неразборчиво бормоча, и не смотрели в сторону американца. Наконец пришел хозяин. Он выглядел величественно: суровые черты лица, длинная седая борода, прямая спина и манеры священнослужителя, но в то же время во всех его жестах сквозила особая энергия, в угольно-черных глазах светился огонь. Молодой человек переводил гостю.

— Мы говорили, я ведь не ошибаюсь, о великом Абу-ль-Валиде Мухаммеде ибн Рушде.[64]

— Имам плавным движением поправил халат. Его голос упал на несколько тонов и звучал не громче проникнутого силой шепота. — Можем мы продолжить наши штудии?

— Да будет на то воля Господня, — ответили остальные.

Митч понял, что оказался на семинаре ученых мужей во время обсуждения высказываний древнего богослова. Ему стало интересно, но он все-таки решил подождать на улице, пока не кончатся занятия. Изящно, как мог, поднялся на ноги, поклонился, сложил ладони на тайский манер и вышел за порог. И тут же испугался: ему показалось, что стук подоит по деревянным ступеням лестницы, спускавшейся к тропинке, — самый громкий шум в этой тихой долине.

Он оставался у колодца, пока не стало смеркаться. Следовательно, имам сначала пойдет в мечеть на молитву, прежде чем уделит ему время. Митч видел, как участники семинара дружно вышли из дома и с первым криком муэдзина скрылись в мечети; его призыв словно взмыл под самые небеса.

Солнце закатилось, взошел месяц, и большой, яркий серп повис над пальмой.

Митча не удивило, что имам обладал волшебной силой беззвучно подкрадываться сзади. Американец обернулся на тихое покашливание и прислонился к задней части колодца.

Мусульманин, четко произнося слова, заговорил на правильном английском языке, так что даже содержание не нарушил о его естественности.

— На земле наступит мир, когда Голливуд начнет создавать кинофильмы, герои которых будут не американцами.

Согласно Ибн Кутайбе,[65] некогда в садах Индостана вырастили розовый куст с ярко-красными лепестками, на которых арабскими буквами был написан текст из Корана: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его».

— Ясно, — зачарованно процедил Митч.

— Что, это и весь его ислам? — спросил я Чанью, когда мы бок о бок лежали голыми в нашей хижине и слушали звуки ночи.

— Все, что могу припомнить. Он не очень распространялся на эту тему.

— А татуировки?

Хоримоно — иное дело, татуировки требуют конкретного решения. Чанья считала их мужским эквивалентом увеличения груди: революционные изменения, которые, без сомнения, переменят судьбу. О художнике она знала только то, что он возник благодаря японским связям Тернера. Работая в Токио в качестве тайного агента, Митч завел множество знакомств, которые впоследствии поддерживал. Как часто случается у шпионов, среди его знакомых встречались люди из уголовного мира; в данном конкретном случае — члены якудзы. Электронная почта время от времени откликалась слухами о сбежавшем художнике, который, напившись с тамошним крестным отцом, выколол у него на лбу вид на гору Фудзияма. Считалось, будто он прячется где-то в Бангкоке. Легенда гласила, что этот художник является мастером своего дела, гением, ведущим традиции от талантливейших авторов гравюр по дереву прошлого. Но при этом несговорчивым, жадным до работы и слегка тронутым. Пользуясь известными всем шпионам приемами, Тернер легко установил его местопребывание.