Банка для пауков

Войдя в камеру, каждый подходил к сидевшему на койке у окна худощавому мужчине с большим горбатым носом и удивительно большими ушами, целовал его в обе щеки и садился на заранее уготованное ему и подписанное место. Уши у Тиграна Мурадяна были сломаны и вытянуты еще в раннем детстве, когда он в шесть лет что-то стянул у дядьки. Но наука впрок не пошла, видать страсть к разбою в нем была заложена генетически. Поэтому когда он объявил местом очередной сходки Бутырскую тюрьму, его могли заподозрить в чем угодно, но не в намерении сдать друзей властям.

Если бы у преступников существовала такая же иерархия, как в райских кущах, можно было бы сказать, что здесь присутствовали все архангелы и серафимы криминального мира, исключая однако Всевышнего, поскольку таковой в этом мире явление временное.

В принципе, наверное, Мурадику удалось бы договориться с тюремным начальством, чтобы его отпустили из тюрьмы на сходку, но по здравому размышлению он решил не рисковать. Кем был снаряжен неведомый снайпер? ФСБэшным руководством, которому надоел разгул преступности в городе? Мэром, которому давно осточертело быть на крючке у Вано? Милицейским начальством, которое могло опасаться компромата, наверняка имевшимся у Вано? А быть может, каким-нибудь политическим деятелем, которому претили политические амбиции Вано? Или наконец кем-то из заграничной братвы — сицилийской мафии, неаполитанской каморры, японской якудзы, которым прискучило безучастно взирать на действия посланцев Вано? В любом случае для Мурадика, как для правой руки и друга Вано, одного из распорядителей и учредителей его директората, нигде в подлунном мире не нашлось бы более безопасного места, чем в этой прекрасной, комфортабельной, прочной и неприступной крепости. Ведь за двести лет существования этой тюрьмы по преданию лишь одному Дзержинскому удалось бежать из нее.

С другой стороны, людям, которые пришли навестить своего друга в тюрьме (пусть и в неурочное время) власти не могли ничего инкриминировать. На время заткнувшая глаза и уши охрана получила щедрую компенсацию, а начальнику тюрьмы просто подарили маленький домик на черноморском курорте.

Перед гостями на лавках лежали разложенные и нарезанные закуски — колбаса, огурцы, сыр. Имелась и водка, но ею не злоупотребляли. Все прекрасно понимали, что слишком серьезен был предстоящий разговор. Уже стемнело, когда гости приступили к беседе. Пока шел обед, о деле не было сказано ни слова. Все это время специально натренированные нюхачи обшаривали все уголки этой камеры и окрестных в поисках подслушивающих устройств. Все было чисто! И тут был виден тончайший расчет: подслушивающие устройства могли быть заложены где угодно, но только не в камеру, где еще три часа назад было сто человек народа. Если милиция и следила за происходящей воровской сходкой, то откуда-нибудь издалека, не давая себя увидеть. Это значило, что по крайней мере никаких неприятных сюрпризов на сегодня не было заготовлено. Камера была тесной даже для собравшихся тридцати человек, постоянно же в ней содержались около сотни. Гости сидели на нарах, перед ними стояли дощатые лавки, на которых стояли пепельницы.

Тенгиз и Дато Марагулия заняли почетные места справа от председательствующего Мурадика. Валико скромно уселся позади: ему на столь ответственных заседаниях право слова не предоставлялось

Приехавший последним Моисей Лазаревич меньше всего хотел оказаться в таком месте и в такой компании, но делать было нечего: требование мэра было решительным и бескомпромиссным. Что бы ни происходило, а бандитских разборок в столице допустить было нельзя. Слишком дорогой ценой досталось городу звание европейской столицы. В любой момент напуганные стрельбой инвесторы могли отозвать свои капиталы обратно. Такого мэр допустить не мог.