Сев в уголке слева от Мурадика, Моисей Лазаревич притворился невидимым. Иногда это у него хорошо получалось — потупив взор, он часто мог просидеть до конца какого-нибудь заседания совершенно незамеченным. Напротив него сидели члены собрания, могущественные хозяева своих территорий: два представителя из Питера и Екатеринбурга и восемь от разных районов страны. Один из авторитетов Завен Папазян, был председателем. Не менее заслуженный авторитет Мирза-ага не возражал, хотя терпеть не мог армян вообще, и Папазяна в частности. Захоти он побазарить, и в его арсенале оказалось бы множество аргументов, чтобы смешать Завена с дерьмом, особенно в присутствии коллег. Во-первых, Завен был бандит и беспредельщик, во-вторых за ним числилось изнасилование малолетней, в-третьих он был должен всем кучу денег, но не каждый с него мог решиться потребовать свой долг, поскольку в прошлом году еще одного его кредитора (уже третьего по счету) нашли в подъезде с шилом в сердце. В четвертых он вообще был армянином, что могла исправить только могила, однако и Мурадик был армянином, а его Мирза не мог не уважать, каким бы националистом ни был. Столица вообще располагает к забвению межнациональных распрей перед общей опасностью оказаться вдруг под гнетом русского национализма. В глазах постовых и патрульных, все они, что армянин, что грузин, что дагестанец, что аварец, что таджик, что молдаванин, словом любой брюнет был уже нежелательным элементом, «чернотой», «тараканом», и не дай Бог ему выйдя на улицу позабыть паспорт дома или в этом паспорте не окажется вдруг бланка регистрации. Перед лицом общей опасности преступный мир не мог не сплотиться вокруг своих лидеров. А лидерами были они, все, присутствовавшие в тот вечер в одной из камер третьего этажа.
За обедом, пока шла проверка, они беседовали только о личных делах. Сейчас настало время для делового разговора.
Дато Марагулия, бывший заместителем покойного во всех его делах, заговорил первым.
— То, что случилось — мы все знаем, — пропыхтел он. — Все вы провожали Вано в последний путь. А кто не смог прийти, тот помянул его. Но жизнь продолжается. Бригады работают. Кого-то обижают, их надо охранять, финансы должны работать… А стадо без чабана быть не может…
— И кто же это у тебя за козлов будет? — поинтересовался Федот Шелковый.
— Слушай, кто сказал про козлов? — побагровел Дато. — Я такой вещь не говорил… Ты к словам не цепляйся! Мы и так могли бы Тенгиза сделать старшим. Но решили сначала посоветоваться с уважаемыми людьми…
— Слава Богу, что нас в этом доме еще кто-то уважает, — заметил сильный и жилистый тип, профессиональный бандит и рэкетир Руслан Гараев по кличке Гора.
— Мы уважаем всех, кто нас уважает! — веско сказал Дато. — Ладно, я закончу, а вы решайте как хотите. Кто-то должен принимать решения, кого-то должны слушаться все остальные. Иначе начнется бардак. А когда начинается бардак — это то же самое, что пожар. Кто хочет на нем погреться — руки себе сожжет. Короче, я мог бы предложить себя. Или кого-нибудь другого. Тебя, тебя, тебя… — Он ткнул пальцем в нескольких сидевших напротив него авторитетов. — Но по справедливости на этом месте должен сидеть вот этот молодой парень, — он указал на Тенгиза, — потому что он — одна кровь с Вано, он его сын, его люди будут слушать. Но вопрос крови — это не главный и не единственный. Второй вопрос — это вопрос финансовый. Тенгиз наследует отцовские деньги и ценности. Он в курсе всех наших дел, он знает как там и чего, знает, что у нас и где лежит. Вполне закономерно, что он должен унаследовать и отцовскую должность.
— Вообще-то должности не наследуются, — заметил Руслан, — на должности назначают. А наследуют титулы: скажем, граф, герцог, король… Нет, слушай, никто не против того, чтобы Тенгиз получил папин дом, сад, машину, дачу. Он может и любовницу папину взять. Но мы ему не бляди, чтобы ему наши ж… подставлять. Не так разве?
Собравшиеся зашумели. Тенгиз побагровел.
— Нет, пускай он сам скажет: он сам хочет занять папино место? — спросил Папазян.
Тенгиз посмотрел на председателя.
— Что за вопрос? Хочу — не хочу! Я его займу, потому что это место мое. Оно принадлежит мне. Я имею во всех делах братвы с пятнадцати лет. Отец готовил меня к руководству и я буду руководить, чего бы это мне не стоило.
— Тенгизик, мальчик мой, — со всей возможной мягкостью сказал Мирза-ага, — будь благоразумным. Никто не говорит, что ты глупый или наглый, или не умеешь руководить. Может быть, ты и станешь со временем хорошим руководителем. Но, пусть тебе подтвердят все здесь присутствующие, что никогда не сможет руководить тот, кто не умеет подчиняться. Ты был активен, да, но ты никогда не был руководителем. И никогда никому не подчинялся, кроме своего папы. Мы знаем также, что ты никогда серьезно не занимался делом.
— Я начну им заниматься сейчас.