— И кто же это спалил старуху?
— Что-нибудь полегче спроси.
— Откуда же тогда версия с поджогом? Канистру рядом нашли или что?
— Никакой канистры. Я кое-что похуже нашел.
— Что?
— Дырку.
— Какую дырку?
— В башке у Сычихи.
— Застрелили?
— Зачем? Ломом ахнули.
— Так, может, балка сверху свалилась?
— Лом. Я это без всякой экспертизы понял.
— Ну!.. И что?
— А ничего. Мне начальство приказало помалкивать в тряпочку. Очень им нужен висяк с убийством. Я умылся.
Сильвер помолчал, обдумывая услышанное.
— За что же ее так? — наконец спросил он.
— А то сам не догадываешься. Ходили у нас тут слухи, что Сычиха эта богатейшая старуха была. Будто и ружье было в доме припрятано, и камушки. Вот ее и тюкнули. А пожар — для видимости.
— Инсценировка?
— Она.
— Ну а после пожара? — нетерпеливо спросил Сильвер. — Нашли что-нибудь?
— Если и нашли, то мне не сказали. Унесли по-тихому.
Сильвер задумался. Про сейф знали только он и сама Сычиха. Но она никому бы не проболталась, это точно. Значит, если сейф нашли, то случайно. Может быть, вору удалось его вскрыть. Но видеокассеты ему были ни к чему. Во всяком случае, они пока что нигде не всплыли, иначе шум бы поднялся на всю Москву…
Краем уха Сильвер уловил, что бывший опер рассказывает еще что-то очень важное.
— Что-что? — спросил Сильвер.
— Я говорю, у меня давно уже одно подозрение оформилось.
— Какое подозрение?
— Да что-то уж больно часто у нас за последнее время пожары случаются. И все с гибелью хозяев. Народ у нас, конечно, беспечный. И курят в постели, и в проводку сами лазят, и по пьяному делу могут себя спалить. Только горят-то все, как нарочно, состоятельные, а не голь перекатная.
— И какой же вывод? — насторожился Сильвер.
— А вывод простой. Их нарочно жгут. С целью грабежа то есть. Хитро придумано.
— Что же тут хитрого?
— А то тут хитрого, что, по моему мнению, тут сами пожарные замешаны. Уж они-то знают, как поджечь.
— А что, — сказал Сильвер, подумав, — всякое может быть.
— Да я уверен, что так и есть!
— Ну а что твое начальство на это сказало?
— А ты меня спроси: я ему докладывал?
— Нет разве?
— А какой смысл, если мы с пожарными под одним министром? Честь мундира и прочая херня. И вообще меня отучили высовываться.
«Его уволили из ментов за то, что слишком беспокойный был», — понял Сильвер. Он знал, как легко переманить на свою сторону обиженного человека. Бывший опер именно таким и был. Он мог сослужить Сильверу службу.
— Найти бы того гада, который Сычиху завалил, — сказал Сильвер, глядя в глаза Шукаеву.
— И что бы ты ему предъявил? — усмехнулся тот.
— Это уж мои проблемы. Сумел бы ему язык развязать. И разобрался бы по-своему, без органов. Только мне его не вычислить. Кишка тонка. Нет у тебя человечка, который бы мне пофамильный список пожарной части достал? С адресами? Я хорошо заплачу.
Шукаев надолго задумался, а потом, крякнув, сказал:
— Есть такой человек.
— Кто?
— Да вот он, перед тобой сидит. Почем платить будешь?
— Триста, — сказал Сильвер наугад.
— Долларов?
— Само собой.
— Считай, список у тебя в кармане.
Однако в кармане у Сильвера список оказался только через четыре дня. Зато с адресами и телефонами. Сильвер начал его бегло просматривать, и тут же его взгляд задержался на знакомой фамилии. Сильвер прочитал ее еще раз и торжествующе улыбнулся.
Теперь он знал, кого прижать к стенке.
Басов пребывал в угнетенном состоянии. Неудачная попытка с помощью Карины вернуть былую силу окончательно выбила его из колеи. Он-то, в отличие от Зои, терзался раскаянием. Теперь, по прошествии нескольких дней, Басов не мог понять, как это он мог решиться на измену.
Позорный финал этой истории делал ее еще более мерзкой.
Чувство вины не давало банкиру покоя. И не раз он был близок к тому, чтобы все рассказать жене. Но Зоя, видя его мучения, в самый опасный момент хитро уводила разговор в сторону. Прямая, даже прямолинейная по характеру, Зоя сама изумлялась своей ловкости. «Ну просто народная артистка! — хвалила она себя. — Откуда что берется!»
И ей было чему удивляться. Раньше актерских способностей она за собой не замечала.
В школе, помнится, Жанка все пыталась затащить ее в драмкружок, поскольку сама с детства не мыслила жизни без сцены. Но Зоя знала про себя, что никакого таланта у нее нет, а с ее габаритами преждевременно созревшей женщины вообще лучше не высовываться.
На школьных вечерах Зоя Братчик обычно подпирала стенку. Но когда объявляли «белый танец», душа ее не выдерживала. Среди мальчишек начиналась легкая паника. Они трусливо отворачивались от Зои, высматривающей себе партнера. Но это ее не смущало. Выбрав очередную жертву, Зоя подходила к ней и объявляла:
— Филимонов, только не умри от счастья. Я тебя приглашаю!
— Да я это… Нога болит… — мялся Филимонов.
— Пошли, пошли. Не обижу.
Поскольку Братчик была крупнее любого сверстника, в танце всегда вела она. Это если звучало что-то медленное.
А если быстрое, Зоя партнера, естественно, не трогала, но и далеко не отпускала. Надо заметить, что в танце она была на удивление легка, и пол под ней, вопреки ожиданиям, не проваливался.