Банкирша. Шлюха. Примадонна. Книга 2

Жанна и Миледи давились от хохота.

Но вскоре к Фаму, как к экзотической игрушке, подруги потеряли интерес. Он, улучив момент, взобрался на верхнюю полку и там притих, словно мышонок. Все три дня пути его присутствия в купе почти не замечалось.

По утрам чистоплотный Фам запирался в туалете на полчаса, собирая под дверью негодующую очередь.

— Надо все-таки узнать, что у него в чемодане, — сказала маявшаяся от скуки Зоя. — Почему он такой тяжелый? Может, этот Фам наш кузбасский уголек тайком вывозит? Или правда друзей зайцами везет?

Воспользовавшись долгим отсутствием Фама, она отщелкнула замки на чемодане и воскликнула:

— Я же говорила, что у него тут люди!..

Поверх вещей в чемодане лежала метровая скульптура сталевара, отлитая из чугуна. Точно такие сталевары, только огромные, стояли у входа в Сад металлургов.

— Он наш город по частям во Вьетнам вывозит! — объявила Зоя со смехом.

— Это же копии, — неуверенно возразила Миледи, у которой были нелады с юмором.

Но тут из туалета вышел Фам, не подозревающий, что идет осмотр чугунного сувенира, врученного ему на добрую память дирекцией металлургического комбината. Когда вьетнамец вошел в купе, подруги уже чинно сидели на своих местах. Больше до самой Москвы никаких развлечений они не придумали.

Столица встретила их проливным дождем. Белый рой налетевших крохотных вьетнамцев облепил чемодан Фама и потащил его в недра вокзала.

— Ну, девчонки, — сказала Братчик, — теперь держите хвост пистолетом!..

И три новые завоевательницы столицы смешались с толпой торопливых москвичей, не подозревавших даже, какой исторический момент переживает сейчас их город…

Июнь 1999 года. Жанна

Давнишний эпизод промелькнул в памяти Жанны за какую-нибудь минуту.

— Жанка, что с тобой? — раздался рядом голос Мити Иванцова. — Тебе плохо?

Жанна открыла глаза, возвращаясь в нынешний день.

— Все отлично, — сказала она. — Просто я сейчас… Ладно, проехали.

— Фам спрашивает, чего ты хочешь.

— Ничего не хочу. Только попить чего-нибудь холодненького.

Вьетнамец невозмутимо удалился. Жанна смотрела ему в спину. Конечно же это был другой Фам, не из поезда. Просто все азиаты кажутся похожими друг на друга. А Фамами у них, наверно, через одного зовут.

— Слушай, Митя, — сказала Жанна, захваченная внезапно пришедшей на ум идеей, — если ты у нас теперь писатель, то почему бы тебе про меня не написать?

— Про тебя? — изумился Иванцов. — Да про тебя уже столько написано!

— Все не то. Я хочу вспомнить свою жизнь с самого начала.

— Так вспомни. Зачем тебе я? В качестве негра? Для литературной обработки воспоминаний?

— Да ты подожди обижаться! — горячо заговорила Жанна. — Мне нужно, чтобы кто-то свой, кто меня понимает, провел меня снова по моей жизни, помог бы вспомнить каждый шаг, все до мелочей.

— Что-то больно сложно, мать, — с сомнением сказал Митя.

— Если я начну объяснять, будет еще сложнее. Ну ради нашей старой дружбы, Иванцов!

— Зачем тебе?

— А вот это ты узнаешь в конце.

— Как в детективе? — усмехнулся Митя. — Не знаю… Надо подумать.

Но Жанна чувствовала, что ей удалось его зацепить.

Апрель 1999 года. Миледи

На двадцатом звонке она положила трубку. Опять ей никто не ответил. Вот уже полмесяца, днем и ночью, она пыталась дозвониться родителям в Сибирь, но их телефон молчал. Куда они могли подеваться?

Миледи довольно быстро сняла недорогую двухкомнатную квартирку в многоэтажном доме на Борисовских прудах и оплатила ее за год вперед. Здесь ей предстояло ждать возвращения Олейника.

«Если не появлюсь в течение года, — сказал он, — значит, я умер».

Об этом Миледи даже думать не хотела. Поначалу она каждый день проводила в нервном ожидании. Ей казалось, что Костя вот-вот позвонит. Как и было договорено, Миледи оставила на Центральном почтамте письмо до востребования Андрею Котову. В письме ничего, кроме номера телефона, не было. Такие письма ей следовало оставлять каждый месяц.

Шли дни, Олейник не объявлялся, и постепенно Миледи стала привыкать к мысли, что их встреча произойдет еще не скоро. А поскольку ожидание было единственным смыслом ее нынешней жизни, то на нее навалилась беспросветная тоска. Порвав по приказу Олейника со своим прошлым, Миледи безвылазно сидела в четырех стенах, где единственным окошком в мир был постоянно включенный телевизор.

Ее не интересовали ни политика, ни спорт, ни музыкальные клипы, ни расплодившиеся на всех каналах однообразные ток-шоу. А вот чувствительные телесериалы о несчастной, но такой красивой любви всевозможных рабынь изаур, диких роз и прочих антонелл она переживала с детской непосредственностью. Миледи сидела у телевизора с мокрыми глазами, примеряя на себя судьбы страдающих героинь.

Но любимые сериалы когда-то заканчивались, и Миледи оставалась наедине с собой.

Наконец, не выдержав одиночества, она решила позвонить родителям, которые в это время мало того что находились в Москве, но даже жили в ее старой квартире, о чем Миледи, естественно, не подозревала.