Барабаны в ночи

Манке. Обычно здесь помалкивают о Пауле.

Рабочий (расплачивается). Сегодня день необычный. (Уходит).

Манке (Глуббу). А в ноябре разве было обыкновенное время? Вам надо взять в руки штангу, и тогда вы почувствуете на пальцах что-то липкое.

Глубб (холодно). Что угодно этому господину?

Бультроттер. Свободы! (Снимает пиджак, отстегивает крахмальный воротничок).

Глубб. Полиция запрещает пить без пиджака.

Бультроттер. Реакционер!

Манке. Они репетируют «Интернационал» на четыре голоса с тремоло. Свобода! Это, наверно, значит, что человеку в крахмальных манжетах велят вымыть отхожее место?

Глубб. Они крушат вдребезги фанеру, отделанную под мрамор.

Августа. А что, разве этим, в белых манжетах, зазорно вымыть уборную?

Бультроттер. Эй, парень, тебя надо к стейке!

Августа. Тогда пусть эти, в белых манжетах, перестанут ходить в сортир.

Манке. Августа, не выражайся.

Августа. Эй, постыдитесь, свиньи, вам надо выпотрошить кишки, вас, которые в белых манжетах, надо вздернуть на фонарях! Фрейлейн, прошу вас, уступите дешевле, мы проиграли войну! Нечего заниматься любовью, если карман в дырах, и нечего воевать, если не умеете! Снимите ноги со стола, тут дамы! С какой стати мне нюхать ваши потные ноги, негодяй!

Глубб. У него манжеты вовсе не белые.

Пьяный брюнет. Что это там так громыхает?

Манке. Пушки!

Пьяный брюнет (улыбается натянутой, улыбкой). Что это там так звякает?

Глубб бежит к окну, рывком отворяет его, они слышат, как по улице проезжают пушки. Все — у окна.

Бультроттер. Вот они какие — майские жуки!

Августа. Господи боже, куда это они едут?

Глубб. К зданиям газет, девчонка! Это все читатели газет. (Закрывает окно).

Августа. Господи боже, кто это там в дверях?

Краглер, скользя на подошвах, как пьяный, появляется в дверях.

Манке. Вы, должно быть, кладете под дверью яйца?

Августа. Кто ты такой?

Краглер (злобно ухмыляясь

). Никто!

Августа. У него по лицу льется пот. Ты что, бежал?

Пьяный брюнет. У тебя, наверно, понос?

Краглер. У меня нет поноса.

Манке (глядя на него через стол). Ну, парень, выкладывай, чего ты там нашкодил. Я такие рожи знаю.

Мария (появляется из-за его спины). Он никак не нашкодил. Я пригласила его, Августа, ему негде ночевать. Он был в Африке. Садись.

Краглер по-прежнему стоит в дверях.

Манке. Был в плену?

Мария. Да, и пропал без вести.

Августа. Без вести?

Мария. Да, и в плену. А они тем временем увели у него невесту.

Августа. Ну что ж, иди к маме Августе. Садись, артиллерист. (Глуббу). Пять двойных стаканчиков вишневки, Карл!

Глубб наливает пять стаканов, а Манке ставит их на столик.

Глубб. У меня на прошлой неделе увели велосипед.

Краглер подходит к столику.

Августа. Расскажи-ка нам про эту Африку!

Краглер не отвечает, но пьет.

Бультроттер. Выплюнь это вино. Хозяин бара — красный.

Глубб. Кто?

Бультроттер. Красный.

Манке. Послушайте, господин, ведите себя прилично. Здесь нет красных, запомните.

Бультроттер. Хорошо, если так.

Августа. А что ты делал там, за морем?

Краглер (обращаясь к Марии). Стрелял неграм в брюхо. Мостил дороги. Говоришь, у тебя что-то с легкими?

Августа. А долго ли?

Краглер (снова Марии). Двадцать семь.

Мария

. Месяцев.

Августа. А раньше?

Краглер. Раньше? Лежал в окопе, на сырой глине.

Бультроттер. И что вы там делали?

Краглер. Воняли.

Глубб. Да, там-то можно было бить баклуши сколько вздумается.

Бультроттер. А в Африке, каков там народец?

Краглер молчит.

Августа. Не хамите.

Бультроттер. Когда вы вернулись домой, ее не было, не так ли? Вы, чего доброго, думали, что она каждое утро ходит к казармам и ждет вас там возле сторожевой будки?

Краглер (Марии). Дать ему по морде?

Глубб. Нет, пока не надо. Но ты можешь завести оркестрион. Это я тебе позволяю.

Краглер (встает, покачиваясь, и отдает честь). Слушаюсь. (Он идет и заводит оркестрион).

Бультроттер. Сантименты.

Августа. Он как труп — уже ничего не понимает. Он пережил сам себя.

Глубб. Да, да-да. С ним поступили немножко несправедливо. Но ничего, все перемелется.