Барабаны в ночи

Краглер. Почему ты так странно на меня смотришь? Разве у меня такой вид? (Молчит, глядит в окно). Я пришел к тебе, как старый пес.

Пауза.

Кожа у меня, как у акулы, совсем черная.

Пауза.

А я ведь был как кровь с молоком.

Пауза.

И кровь сочится все время, бежит и бежит...

Анна. Андреас!

Краглер. Да.

Анна (робея, подходит к нему). Андреас, ну почему тебя так долго не было? Или они застращали тебя своими пушками и саблями? А теперь я уже не твоя.

Краглер. Разве меня не было?

Анна. Вначале ты долго не покидал меня, твой голос звучал очень ясно. Когда я шла по коридору, я касалась тебя плечом, а на лугу ты меня звал под клен. Хотя они и писали, что тебе прострелили лицо и два дня спустя похоронили. Но однажды все переменилось. Когда я шла по коридору, он был пуст, и клен замолчал. Когда я выпрямлялась над корытом с бельем, я еще видела твое лицо, но когда на лугу я вешала сушить белье, я уже больше его не видела, и все эти долгие годы я так и не знала, как же ты выглядишь. Но я должна была тебя дождаться.

Краглер. Тебе нужна была фотография.

Анна. Я боялась. Я должна была бояться и ждать, но я — дурная. Пусти мою руку, я очень дурная.

Краглер (смотрит в окно). Не знаю, что ты говоришь. Может быть, это все из-за красной луны. Я должен подумать, что это значит. У меня распухли руки, между пальцами — плавники, я неуклюж и, когда пьян, то бью стаканы. Я не умею с тобой говорить. У меня в глотке застряли негритянские слова.

Анна. Да.

Краглер. Дай мне руку. Ты думаешь, я привидение? Подойди ко мне, дай мне руку. Ты не хочешь подойти?

Анна. Она так нужна тебе?

Краглер. Дай мне руку. Теперь я больше не привидение. Видишь мое лицо? Разве оно похоже на морду крокодила? У меня плохой вид. Я долго был в соленой воде. Во всем виновата багровая луна.

Анна. Да.

Краглер. И ты возьми мою руку. Почему ты не жмешь ее крепко? Дай мне твое лицо. Что, разве нельзя?

Анна

. Нет! Нет!

Краглер (хватает ее). Анна! Я негритянская рухлядь, вот я кто! У меня рот полон дерьма! Четыре года! Ты хочешь меня, Анна? (Резко ее поворачивает и видит официанта, наклонившись вперед, смотрит на него).

Официант (не владея собой, роняет поднос, бормочет). Но главное в том... соблюла ли она... свою непорочную лилию...

Краглер (обнявши Анну, смеется). Что он сказал? Лилию?

Официант убегает.

Эй, читатель романов, зачем вы удираете? Ведь вот что придумал! Лилию! С ним что-то стряслось. Лилию? Ты слыхала? Вот как глубоко он это прочувствовал.

Анна. Андре!

Краглер (выпустил Анну, совсем, сник, смотрит на нее). Скажи еще раз вот так,— какой у тебя голос! (Бежит направо). Официант! Поди-ка сюда, приятель!

Бабуш (за дверью). Что у вас за плотоядный смех? Такой мясистый смех. Как вы себя чувствуете?

Госпожа Балике (за его спиной). Анна, дочурка моя! Сколько нам с тобой заботы!

Где-то невдалеке начали играть «Перуанку».

Балике (вбегает, уже слегка отрезвев). Садитесь. (Задергивает гардину, слышен металлический шум). С вами багровая луна, и за вами — винтовки в газетных кварталах, у Бабуша. Приходится с вами считаться. (Снова зажигает все свечи). Садитесь!

Госпожа Балике. Почему у тебя такое лицо? У меня опять дрожь в ногах начинается. Официант! Официант!

Балике. Где Мурк?

Бабуш. Фридрих Мурк спекулирует бостоном.

Балике (понизив голос

). Заставь его только сесть! Если сядет, значит мы его уже здорово умаслили. В сидячем положении не до пафоса. (Громко). Садитесь все! Тихо! Возьми себя в руки, Амалия! (Краглеру). И вы садитесь, ради Бога.

Госпожа Балике (снимает с подноса у официанта бутылку вишневки). Я должна выпить вишневки, иначе я умру. (Подходит к столу со стаканом).

Все уселись: госпожа Балике, Балике, Анна. Бабуш вперевалочку подошел к столу и заставил ее сесть. Теперь он силой усаживает на стул Краглера, который растерянно стоял на месте.

Бабуш. Садитесь, вас ноги плохо держат. Хотите вишневки?

Краглер встает. Бабуш силой его усаживает. Теперь он сидит.

Балике. Чего вы хотите, Андреас Краглер?

Госпожа Балике. Господин Краглер. Наш кайзер сказал: «Учись страдать без жалоб!»

Анна. Не вставай!