Сердце судорожно колотилось в груди, его страшный гул отдавался в ушах, заглушая грохот стальных лап по камню. Совсем мало времени, сестрица. Или ты придумаешь, что делать, прямо сейчас, или превратишься в кровавую соплю посреди тротуара. Всё, других путей Ад тебе не оставил. Хоть в раз за свою хренову жизнь используй ту толику ссохшихся мозгов, которую вложили в тебя при рождении, тех самых, что отказывали тебе на занятиях по алхимии, вечно забывали имена адских сеньоров и начертание чар…
Ржавый Хер утробно заворчал за ее спиной. Никчемная образина, в которой рассудка было не больше, чем в пивной бочке, тоже, оказывается, умела испытывать торжество, оказавшись в шаге от цели. Ворчи, ворчи, херово отродье…
Окна на ее пути распахивались, из них ей под ноги летела старая посуда, яблочные огрызки, пустые бутылки и старые стулья. Точно жители Верхнего Миттельштадта, обычно сонные и надменные, заключили между собой общее пари на счет того, кому из них удастся задеть улепетывающую по улице чертовку с мешком за плечами. Отскочив в сторону, чтобы не получить глиняным кувшином в голову, Барбаросса едва не наступила на уличного кота. Испуганно и зло шипя, тот беззвучной серой молнией прыснул, обгоняя ее, вниз по улице, мгновенно взлетел на водосточную трубу и устроился там, настороженно наблюдая за ней. Ей бы его легкость и силу…
Близко. Близко. Очень близко.
Взгляд Барбароссы бессильно метался из стороны в сторону, застревая в оконных решетках, скользя по карнизам, пытаясь выхватить из окружающих ее предметов хоть что-то, что можно было бы использовать для спасения. Ни одной щели, достаточно узкой, чтобы спасти ее от голема. Ни одной преграды, достаточно внушительной, чтобы преградить путь стальному ублюдку. Может, влезть на фонарный столб?.. Херовая затея, голем повалит его точно былинку.
Оглядываться было нельзя, но Барбаросса не выдержала, оглянулась. И ощутила, как лопнул в груди тугой, наполненный холодным гноем и страхом, рыбий пузырь.
Ржавый Хер оказался даже ближе, чем она думала, в каких-нибудь тридцати элях[5] от нее, да и те таяли стремительно и беззвучно, как тонкая свеча из дешевого воска. Тяжелый латный торс голема дрожал и вибрировал, видно, все пружины и амортизаторы его давно изошли ржавчиной, бронепластины скрежетали, перетирая друг друга, шарниры гремели и щелкали. Все его глаза — мертвые холодные глаза в стальной пластине забрала — смотрели на нее. Высохший плевок — ее, сестрицы Барби, плевок — сухой серой слезой прилип под одним из них, придав стальному лицу причудливое выражение, похожее на насмешливое удивление.
Как, сестрица Барби, ты еще жива?.. Не превратилась в лепешку? Все еще дергаешься?
Ржавый Хер бежал не один. Господин с пышными усами, пытавшийся задержать Барбароссу, тоже присоединился к погоне, хоть и не в том качестве, в котором намеревался. Будь он одет немногим скромнее, его раздавленная оболочка сейчас лежала бы далеко отсюда, похожая на выдавленный лимон, никому не досаждая и никому не мешая. Но его пристрастие к пышным, на голландский манер, одеяниям сыграло ему злую службу. Ленты и кружева его камзола намертво зацепились за сочленения доспеха, намотавшись на шарниры, отчего мертвое тело прилипло к раздавившей его ноге, мотыляясь на каждом шагу вместе с ним — размочаленный сверток из грязного бархата, оставляющий на мостовой влажные отпечатки. Наполовину раздавленная голова господина болталась как у китайского болванчика, беспрестанно с чем-то соглашаясь, потухшие мертвые глаза пристально наблюдали за беглянкой, пышные усы, служившие прежде его гордостью, превратились в ржавую, прилипшую к обнажившимся костям черепа, щетку.
Полминуты, поняла Барбаросса. Вот сколько времени осталось в ее распоряжении. Взгляд затравленной крысой метался вокруг, пытаясь нащупать хоть какую-то щелку, в которую она могла бы убраться. Тщетно. В Верхнем Миттельштадте нет ни щелей, ни зазоров, здешние фасады крепки, а дома примыкают друг к другу как солдаты на плацу. Нечего и думать втиснуться куда-то. Нечего и думать сбежать.
Последняя песенка сестрицы Барби спета. И хвала всем демонам Преисподней, что ее жалкой концовки не увидит Панди…
Взгляд, пляшущий по мостовой, судорожно вцеплялся во все, что ему попадалось, силясь отыскать спасение в никчемных вещах, окружавших ее.
Фонарный столб. Рассохшаяся садовая тачка. Шипящий кот на карнизе. Ревущие аутовагены, проносящиеся мимо нее… Как будто что-то из этого могло спасти или послужить укрытием. Как будто…