Барби. Часть 1 (СИ)

Ржавый Хер поднял свои тяжелые лапы и резко опустил их еще раз, на развороченный, чадящий дымом и наполовину смятый корпус «Цундаппа». От страшного удара остов экипажа треснул, переламываясь пополам, закаленная сталь взвыла человеческим голосом, уступая чудовищному давлению, сворачиваясь кружевами. Куда дольше сопротивлялась бронзовая колба, укрытая в специальной нише внутри кузова. Испещренная бесчисленным множеством сигилов и завитушками чар, она скрежетала под лапами голема, медленно сминаясь, пока не лопнула с оглушительным грохотом, исторгнув из себя клубы сернистого дыма, в недрах которого таяли, поедая сами себя, протуберанцы из кипящей меоноплазмы. Это были сгустки ярости, способные испепелить, сожрать, раздавить — но ярости бессильной, быстро рассеивающейся. Как бы ни были злы демоны, двигавшие «Цундапп», их злость не могла защитить их от страшного холода, против которому они, дети Преисподней, были бессильны сопротивляться, меоноплазма, из которой состояли их тела, быстро таяла, распадаясь на глазах.

Разделавшись с «Цундаппом», Ржавый Хер небрежно отшвырнул от себя его искалеченный остов, тяжело водя огромной стальной головой в поисках Барбароссы. Потратив несколько секунд на ликвидацию внезапно возникшего препятствия, он собирался возобновить погоню, пытаясь сообразить, не слишком ли припозднился. Чертов голем. Не наделенный ни душой, ни сознанием примитивный механизм, отчаянно настойчивый и упорный — как все примитивные механизмы. Визжащий и шипящий катцендрауг, вцепившийся в его забрало, кажется, не причинял ему ни малейших неудобств.

Он заметил Барбароссу, вжавшуюся в стену, но не заметил рычащий приземистый «Ханомаг», с грацией пантеры устремившийся к нему с другой стороны. С ловкостью, кажущейся удивительной для его потрепанного подрессоренного корпуса «Ханомаг» на полном ходу врезался в бок голема, и вложил в это больше сил, чем мог выдержать — оба его передних колеса хрустнули, разлетевшись пополам, а кузов опрокинулся навзничь, обнажив узкое деревянное брюхо. Голем раздавил его одним ударом ноги.

Большая ошибка, господин Ржавый Хер, подумала Барбаросса.

Надеюсь, последняя в твоей изрядно затянувшейся жизни.

До этого аутовагены еще колебались. Возбужденные своими охотничьими инстинктами и близостью катцендрауга, вопящие от голода и ярости, они не осмеливались пойти наперекор предохранительным чарам, выгравированным у них на боках, но смерть собратьев перекалила и расплавила сдерживающие их оковы. Выплеск меоноплазмы подстегнул их, точно огненной плетью, превратив из стаи ворчащих хищников, настороженно наблюдающих за добычей, в одну рычащую и страшную орду, подчиненную единой цели.

Они набросились на него всей сворой. Не соблюдая порядка, забыв о всех писанных и неписанных законах Ада, не обращая внимания на муки, причиняемыми жгущими сигилами, они атаковали голема со всех сторон, и каждый был похож на осатаневшего волка, ждущего возможности вцепиться в свою добычу.

Они мешали друг другу, сталкиваясь и отталкивая более слабых сородичей с дороги, они калечили дорогие кузова, безжалостно обдирая лакированные панели и начищенные медные фонари, они не обращали внимания на зловещий скрежет переломанных рессор и валов. Все, что их заботило вышедших из подчинения адских духов — визжащий катцендрауг, висящий на забрале голема, отчаянно полосующий когтями обесцветившуюся выгоревшую сталь.

Барбаросса прижалась к каменной стене так сильно и страстно, как прижимаются к любовнику, острые углы впились ей в ребра, но она не замечала этого. Прямо перед ней разворачивалось сражение, более яростное и безумное, чем многие сражения Оффентурена и Четырнадцатилетней войны. Оно не шло ни в какое сравнение с принятыми среди ведьм стычками, оно могло переломать ей все кости, если бы задело хотя бы краем, а еще — сжечь, раздавить, выпотрошить и разорвать в клочья…

Пытаясь добраться до шипящего катцендрауга, повисшего на забрале голема, аутовагены сшибались яростно и страшно, так, точно были созданы в адских кузнях для того, чтобы сокрушать крепостные укрепления и ощетинившиеся пиками порядки пехоты, высвободив все свои смертоносные инстинкты, которые прежде держали в узде.

Крохотный, похожий на игрушечную карету, «Трабант», чей кузов был украшен затейливым орнаментом из золотой фольги, так спешил принять участие в расправе над големом, что опрокинулся, загремел по мостовой, и почти тотчас был раздавлен собратьями, успев лишь хрустнуть да исторгнуть из себя клубы сернистого дыма.