Ваалвериф, маркграф адского царства, прозванный также Хромым Паяцем и Иссеченной Волчицей Ханаана, также не был чужд хорошей шутке. Этот заглядывал в Броккенбург лишь изредка, по случаю, но когда заглядывал, непременно оставлял на память о себе что-то запоминающееся. Как-то раз он заглянул в обличье смертного в таверну «Клипхаузенский Рысак», выпил там три кружки вайсбира, оставил щедрую плату, а когда вышел… В Шабаше поговаривали, все тамошние посетители превратились в механических заводных кузнечиков с серебряными лапками, но наверняка этого утверждать никто не мог — живо опомнившиеся магистратские стражники окружили «Клипхаузенского Рысака» и спалили дотла прежде, чем кто-то из жертв розыгрыша маркграфа Ваалверифа успел оттуда выбраться.
Нет, подумала Барбаросса, многие отродья, состоящие в свите Белиала, любят развлечь себя шуткой, но ни один из них не работает так мелко. Обжечь руку ведьме-малолетке, и только-то? Даже не шутка, а жалкая выходка, которой не станет гордится даже самый младший и никчемный из сонма адских владык. Может, кто-то из них походя пометил ее как свою собственность, оставив тавро на ее шкуре? Тоже маловероятно. Во-первых — Барбаросса машинально потерла немилосердно саднящий ожог — эта штука ничуть не походила на привычные ей печати, а выжженные символы не походили на сигилы адского наречия. Во-вторых… Во-вторых, герцог Абигор, которому была дарована ее душа, занимал чертовски не последнее место среди семидесяти двух владык, более того, пользовался заслуженной славой воителя и бретера. Никто из прочих владык не рискнул бы столь дерзко накладывать лапу на принадлежащую ему собственность, не рискуя при этом развязать войну.
Конечно, это мог быть мелкий злокозненный дух, подумала Барбаросса. Слишком жалкий, чтобы иметь титул или свиту, просто сгусток злой меоноплазмы, путешествующий по миру, творящий на своем пути непотребства и злые фокусы. Украсть у какого-нибудь зазевавшегося горожанина глаз, превратить вызревающее в бочке пиво в кислоту, заставить забыть родную речь или до конца жизни блевать мокрицами — это вполне в их духе. Но одарить кого-то походя необычным ожогом?.. Мелко. Мелко, бессмысленно и глупо.
В Броккенбурге опасно терять концентрацию или расслабляться. Позволив себе задуматься на ходу, она едва было не поплатилась за это — из необъятной паутины кабелей и проводов, растянувшейся над крышами, ей под ноги шлепнулся один из отвратительных и жалких ее обитателей — комок серой шерсти с хвостом сколопендры, мордой которому служили сплавленные воедино несколько крысиных голов, синхронно открывавших крохотные пасти. Экая дрянь… Барбаросса машинально раздавила ее каблуком и остановилась, чтобы очистить башмак о бордюр.
Семь, подумала она, ожесточенно сдирая липкие слизкие комья, приставшие к подошве. Сосредоточься на этом, сестрица Барби. Это не обычный ожог, это какой-то символ, знак… Что-то, связанное с семью. Если это был намек, то слишком тонкий для ее жалкого понимания. Семь казней египетских? Семь металлов, семь планет, семь грехов… Ее мысль вновь закрутилась по уже исхоженной тропе, силясь нащупать что-то, что там должно было быть, но что неизменно от нее ускользало.
Тщетно. Некоторые ведьмы наделены адской сообразительностью, вот только она, увы, не относится к их числу. Ад уготовил ей в патроны герцога Абигора, который не награждает своих послушниц ни золотом, ни особыми талантами. Если он что и имеет обыкновение даровать, так это злость, строптивость и адское упрямство. Эти дары не раз помогали ей в жизни, да и в Броккенбурге оказались небесполезны, но в данной ситуации — приходилось признать — от них не было никакого толку. Она может упражнять свои мозги, похожие на крынку с простоквашей, до того часа, пока херова гора Броккен вместе с прилепившимся к ней городом не канет в адскую бездну, и все равно ни до чего не додумается. Здесь нужен кто-то с большой башкой на плечах, кто-то…
Ее блуждающий взгляд, сам бесцельно рыскающий по сторонам, точно мятущийся дух, зацепился на ходу за какую-то вывеску и отчего-то завяз в ней. Одновременно с этим какая-то мысль, мучительно вызревавшая горошиной в подкорке, наконец лопнула, озарив ее крохотным огненным протуберанцем. Если голова сестрицы Барби слишком никчемна, чтобы щелкать сложные задачки, надо раздобыть голову посолиднее. Секундой позже она и сама не могла понять, кто первым нашел ответ, мысль или взгляд, потому что их сплетение породило бурную реакцию сродни алхимической, реакцию, повинуясь которой ее ноги, дрогнув, сами изменили направление.