Барби. Часть 1 (СИ)

Ублюдок Гаап собрал под своим началом орду желтокожих выблядков, вещал оберлейтенант, поигрывая парадным кацбальгером, и выглядел при этом так, будто сам съел дюжину желтокожих на завтрак. Но эта херова толпа, вооруженная копьями и древними мушкетами, разбежится теряя портки, едва только за дело возьмутся славные саксонские мушкетеры, а джунгли растают в адском пламени обрушенных нашей артиллерией снарядов. Единственное, о чем стоит беспокоиться немецкому солдату, так это о том, чтобы не нахватать дрянных болезней от тамошних блядей, они вешаются на шею едва лишь услышав старый добрый Osterlandisch[1], а продают себя по два крейцера — цыпленка и то купить дороже. Все остальные заботы курфюрст берет на себя. Будет и жратва, и порох за счет короны, и обоз с сытной жратвой, и почести за взятые города. Мало того, каждому солдату обещано по пять гульденов в месяц, доппельзольднерам[2] — по десять, а за ранение, ежели вдруг такое воспоследует, еще пятнадцать гульденов единовременно.

В провонявшем едким дымом угольных ям Кверфурте его речь имела оглушительный успех. Тем же днем скрипящая дорожная карета удалялась в сопровождении не тридцати-сорока человек, как обычно, а двух сотен — многие углежоги, сорвав с себя прожженные фартуки, спешили записаться в войско, включая и тех, кто дожил до солидного возраста.

Отец не пошел, вспомнила Барбаросса. Рад был бы пойти, бросив дома сопливую детвору и опостылевшую жену, да сожженные дымом легкие не дали, вот он и просиживал в трактире последние гроши, мутным как у мертвой мухи взглядом пялясь в вечно бормочущий оккулус. Иногда ей удавалось увести его мирно, иногда он хватался за кружку и тогда приходилось уворачиваться, как трясогузке на болоте, шныряя между столами — тяжелая кружка проломила бы ей голову не хуже чем кистень. Спасибо за науку, в Броккенбурге она чертовски пригодилась…

Оккулус, мудрый прибор, знающий все на свете, частенько передавал кусочки из Сиама, но Барбароссе они были малоинтересны. Речи господ в отделанных золотым галуном камзолах были ей непонятны, а глухой стрекот голодных вендельфлюгелей, снующих над джунглями, пусть и донесенный оккулусом с изрядным искажением, нагонял страху. Если она что и запомнила с того времени, так это отрывок какой-то передачи, даже не отрывок, а ожившую картинку внутри светящейся мутной бусины, которая существовала не более пяти секунд. За пять секунд многое не разглядишь, но она отчего-то запомнилось ей во всех деталях.

Наверно, это были рейтары на привале. Спешенные, сидящие на фоне крытой пальмовыми листьями хижины, отложившие в сторону свои зловещие кавалерийские мушкеты и ручные мортиры, они выглядели чудно и непривычно, как никогда не выглядят рейтары на парадах и смотрах, гарцуя на своих рысаках. Некогда полированные двойные кирасы[3] были покрыты вмятинами от пуль и обильно изоржавлены, кое-где их украшали выгравированные на стали зловещие символы — не то обереги от хищных сиамских духов, шмыгающих по джунглям, не то причудливые украшения. Вперемешку с загадочными символами тянулись надписи, сделанные на понятном ей языке, выполненные так грубо, будто были нанесены не гравировальным инструментом, а кинжалом на коротком привале. Такие надписи, иногда насмешливые и грубые, иногда многозначительные, иногда самого фривольного свойства, порядком ее забавляли, несмотря на то, что она не всегда понимала их смысл.

«Ад — это война».

«Рожденный убивать».

«Не стреляй, у меня закончился порох!»

«Не мой мушкет убивает людей, их убиваю я»

«Этой стороной к врагу».

«Осторожно, Сиам может быть опасен для вашего здоровья».

«Обожаю запах адской серы по утрам!»

Некоторые кирасы были украшены еще более затейливо — связками сушеных ушей и ожерельями из мелких серых зубов.

Пользуясь минутой отдыха, рейтары сняли свои тяжелые бургиньоты[4], отчего было видно, что лица у них закопчены, а усы и бороды куда гуще и длиннее, чем принято носить в кавалерии. Они смеялись, щурясь от солнца, многие курили трубки с длинными чубуками, и выглядели бандой благодушных котов на отдыхе, но Барбаросса знала, что гроздья пороховых гранат, висящих на их перевязях, это не детские хлопушки, а непринужденно лежащие на коленях мушкеты успели испить порядочно крови…