Бархатные коготки

Я, опустив глаза, снова оглядела себя. Изящные новые туфли походили на обувь юного героя-травести. Брюки стали короче и сидели не так безупречно. Пиджак чуть пузырился выше и ниже талии, словно у меня имелись бедра и грудь, при том что сидел плотнее и чувствовала я себя в нем, не в пример прежнему, стесненно. Лица я, разумеется, не видела: пришлось повернуться к своему отражению на картине над камином и созерцать его (сплошные глаза и губы) поверх красного носа и бакенбард «Беспутника Джека».

Я поглядела на остальных. Миссис Денди и Профессор улыбались. Китти тоже успокоилась. Раскрасневшийся Уолтер не без трепета созерцал плоды своих трудов. Скрестив руки, он заключил:

— Отлично.

*

После того как состоялось мое преображение — не просто в юношу, а, скорее, в юношу, каким бы я оделась, будь во мне больше женственности, — выход на сцену последовал в скором времени. На следующий же день Уолтер отослал мой костюм портнихе, чтобы перешили как полагается; через неделю один директор в благодарность за какую-то услугу предоставил ему зал и оркестр, и мы с Китти в парных костюмах принялись репетировать. Это было совсем не то, что петь в гостиной миссис Денди. Посторонние наблюдатели, пустой и темный зал меня смущали; я держалась робко и неловко, и мне никак не давалась прогулочная походка, которой меня терпеливо учили Китти с Уолтером. В конце концов Уолтер вручил мне тросточку и распорядился, чтобы я просто стояла, опираясь на нее, пока Китти танцует, и после этого дело пошло веселее, я освоилась, и наша песенка зазвучала забавно, как в первый раз. Когда мы с нею покончили и принялись репетировать поклоны, кто-то из оркестрантов нам похлопал.

Китти присела попить чаю, но Уолтер с серьезным лицом отвел меня в сторону, в партер.

— Нэн, — заговорил он, — когда все начиналось, я обещал, что не буду на тебя давить, и я не собирался нарушать слово; лучше мне отказаться от своего ремесла, чем выталкивать девушку на сцену против ее воли. Знаешь, есть менеджеры, которые так и поступают, которые думают, только как бы набить карман. Но я не из таких, а кроме того, мы с тобой друзья. Однако, — он набрал в грудь воздуха, — вот мы, все трое, работаем уже не первый день, и ты вполне, можешь мне поверить, ты вполне.

— Если, наверное, еще порепетировать… — с сомнением отозвалась я.

Уолтер покачал головой.

— Не обязательно. Разве за последние полгода ты не репетировала чуть ли не больше Китти? Ты не хуже ее заучила ее номер, знаешь песни и все приемы; многое придумала и помогала освоить!

— Не знаю, — отвечала я. — Все так ново, непривычно. Всю жизнь люблю мюзик-холл, но ни разу не думала о том, как бы я сама вышла на сцену…

— В самом деле? — спросил он. — Разве? Неужели, глядя в своем «Кентерберийском варьете», как публика упивается выступлением трагикомического артиста, ты ему не завидовала? Не видела с закрытыми глазами свое имя в программках и афишах? А когда ты пела своим… устричным бочонкам — разве не представлялся тебе переполненный зал, где слушатели-моллюски вот-вот заплачут или захохочут?

Я нахмурилась, прикусив палец.

— Пустые мечтания.

Уолтер щелкнул пальцами.

— Театр весь и состоит из мечтаний.

— Когда у нас дебют? — спросила я затем. — И кто даст нам зал?

— Здешний директор. Сегодня. Я с ним уже говорил…

— Сегодня?

— Всего одна песня. Он выкроил для тебя место в программе, и если угодишь публике, будешь выступать и дальше.

— Сегодня…

Я испуганно посмотрела на Уолтера. На его доброе лицо, глаза, синей и серьезней обычного. Но его слова повергли меня в трепет. Я подумала о душном зале, блеске огней, глумливых лицах публики. Пред ставила себе сцену, широкую и пустую. И решила: нет, не могу, даже ради Уолтера. Даже ради Китти.

Я затрясла головой. Уолтер это заметил и поспешно заговорил снова — пожалуй, впервые за все время, что я его знала, мне послышалось в его речи подобие коварства. Он сказал:

— Ну ты, конечно, понимаешь, что, раз уж мы напали на идею с двойным номером, мы не можем от нее отказаться. Если ты не хочешь выступать с Китти, найдется какая-нибудь другая девушка. Будем узнавать, присматриваться, прислушиваться. Тебе, наверное, станет неудобно, что ты подводишь Китти…

Я перевела взгляд на сцену, где на краю светлого пятна от прожектора сидела Китти, прихлебывая чай и болтая ногами, и с улыбкой слушала обращавшегося к ней дирижера. Мысль о том, что она может взять другую партнершу, прогуливаться с ней под ручку в свете рампы, сплетать свой голос с ее голосом, до тех пор не приходила мне в голову. Глумливая толпа — это еще ладно, пусть гогочут, пусть свистят, пусть тысячу раз сгонят меня со сцены…

*