Бархатные коготки

Вряд ли я в самом деле выросла, но в этой крохотной, переполненной народом комнате я казалась себе высокой. Просто я стала немного прямее держать спину. Я огляделась — несмотря на смущение, не без гордости, — нашла, где сесть, и взялась за принесенный чай. С Элис я до сих пор не обменялась ни словом.

Отец спросил о Китти, я ответила, что у нее все хорошо. Где она теперь выступает, спросили меня. И где мы живем? Розина сказала, до нее дошли слухи, будто я и сама выступаю на сцене. Я ответила только, что иногда принимаю участие в номере Китти.

— Ну и ну!

Сама не знаю, что за щепетильность заставляла меня скрывать от родственников свой успех. Наверное, выступления на сцене слишком тесно были переплетены с моей любовью; кому-то не понравится, кто-то станет небрежно расспрашивать, делиться новостью с посторонними — об этом мне не хотелось и думать…

Подозреваю, в этом проявилось своего рода самодовольство: не прошло и получаса, как мой двоюродный брат Джордж воскликнул: «Что это ты так странно выговариваешь слова, Нэнс? Как-то вычурно». Я удивленно вытаращила глаза, но потом прислушалась к собственному голосу. Джордж был прав, у меня изменился выговор. То есть он не стал манерным, как утверждал Джордж, но я неприметно усвоила ту мелодию речи, ту странную, непредсказуемую смесь театральных ее тонов, что свойственна всем людям сцены, от комиков-кокни до певцов lion comique.[4] Я говорила как Китти — иногда даже как Уолтер. До тех пор я сама этого не замечала.

Мы пили чай; разговоры вертелись вокруг маленького мальчика. Кто-то протянул его мне — понянчить, но у меня на руках он заплакал.

— Ну-ну! — Мать легонько его пощекотала. — Смотри, тетя Нэнс подумает, что ты плакса. — Она взяла у меня ребенка и повернула ко мне лицом: — Пожмите друг другу ручки! — Она помахала его рукой. — Будь джентльменом, пожми руку тете Нэнси!

Дергаясь у нее в руках, ребенок походил на заряженный, готовый выпалить пистолет, но я, как полагается, взяла его пальцы и пожала. И он, конечно же, отдернул руку и завыл еще громче. Все засмеялись, Джордж схватил ребенка и поднял так высоко, что с потолка посыпались задетые его волосами желтые чешуйки штукатурки.

— И кто же тут у нас будущий воин? — воскликнул он.

Я скосилась на Элис, та отвела взгляд.

Ребенок наконец утихомирился, взрослые оживились. Рода наклонилась к моему брату и что-то зашептала, он кивнул в ответ, и она кашлянула:

— Нэнси, не хочешь ли послушать хорошую новость?

Я изобразила внимание. На Роде не было жакета, обувь, как я заметила, заменяли шерстяные носки. Она явно держалась совсем по-домашнему.

Рода протянула руку. На безымянном пальце красовалась узенькая золотая полоска с крохотным камешком — сапфиром или бриллиантом, разглядеть было невозможно. Подарок на помолвку.

Покраснев, сама не знаю почему, я принудила себя улыбнуться.

— О, Рода! Как здорово! Дейви! Замечательное известие.

Я ничуть не радовалась и не видела в этой новости ничего замечательного: Рода будет моей невесткой, у меня вообще будет невестка — какой ужас! Но, глядя, как они раскраснелись от самодовольства, пришлось изобразить радость.

Тут тетя Розина кивком указала на мою руку.

— А ты, Нэнс? Пока не обзавелась колечком?

Заметив, как заерзала на стуле Элис, я отозвалась:

— Нет пока. — Тут открыл рот отец, но я не могла допустить, чтобы разговор на эту тему продолжался. Я встала и принесла свои сумки. — Я привезла вам всем из Лондона подарки.

Послышался шепот, небрежные возгласы: «Да ну?»

— Не стоило, — сказала матушка, но все же с некоторым любопытством водрузила на нос очки.

Первым делом я направилась к тете и вручила ей полный мешок:

— Это для дяди Джо, Майка и девочек. А это для тебя.

Дальше на очереди был Джордж, ему я приготовила серебряную фляжку. Лайза, мальчик… Обойдя переполненную комнату, я добралась под конец до Элис:

— Это для тебя.

Ее пакет — шляпка в шляпной коробке — был самый большой. Приняв его с чопорной, едва заметной улыбкой, она медленно и смущенно взялась за ленты.

Теперь подарки получили все, кроме меня. Сидя и наблюдая, как они вскрывают упаковку, я покусывала сустав пальца и улыбалась в руку. Один за другим подарки появлялись на свет, их вертели, изучали. Народ притих.

— Право, Нэнси, — в конце концов произнес отец, — ты нас задарила. — Ему я купила цепочку для часов, такую же толстую и блестящую, как у Уолтера; в его красной ладони, на фоне выцветшей шерстяной жилетки она блестела еще ярче. Он засмеялся: — Я стану выглядеть важной птицей, а?

Смех, однако, прозвучал несколько неловко.

Я перевела взгляд на матушку. Она получила щетку для волос, оправленную в серебро, и ручное зеркальце под пару; то и другое лежало в обертке у нее на коленях, словно она боялась взять эти предметы в руки. Мне сразу пришла мысль (на Оксфорд-стрит я об этом не подумала), что рядом с дешевыми пузырьками духов, баночкой крема, на старом комоде с обитыми стеклянными ручками этот набор будет выглядеть неуместно. Мать перехватила мой взгляд, и я поняла, что она думает о том же.