Барнаша

Нужен ли был Твой свет народу? Возможно. Когда Ты творил чудеса, чтобы накормить голодную толпу, или излечивал от того, что неизлечимо. Но и тогда находились недовольные. В этом нет ничего удивительного. Ты был воплощением чистоты, они — порочны. Ты был безгрешен, они чудовищно грешны. Твоя искренность подчеркивала их фальшь и лицемерие. Ты был честен, они насквозь лживы. Им не нужен был такой свет. Ни в какие времена Истина не пользуется любовью. Басни, ведущие к самовозвышению, — вот те всегда в цене. В Твои времена это были басни об избранности одного-единственного народа, сила и слава которого подчинит остальные народы, и Израиль станет властвовать надо всей землей. Ты сказал им, детям Авраама, что они — рабы, узники, живущие во тьме. Ты сказал им, что Твоё служение в корне расходится с их ожиданиями. Ты уязвил их гордость, и разбудил в них страх. И Твой народ, Твой город, Твои мать, сёстры, братья — они отвергли Тебя, и объявили сумасшедшим, и искали убить Тебя. И не было в мире никого, кто был бы так одинок, и так мало понят. Не бывает пророков в родном отечестве, нет, не бывает…

Слово «синагога» означает соединение или собрание. Соединяться в определённое время каждого субботнего дня вместе для совершения богослужения, везде, где находится не менее десяти иудеев мужского пола, имеющих больше тридцати лет — обязательный закон. В Галилее слишком много язычников, об этом говорит само название области. Галил-ха-Гоим — «область иноверцев». Именно здесь, в Галилее, где столько равнодушных к Богу людей, субботнее посещение бет-ха-кнессет для верующих иудеев особенно свято. Конечно, назаретский Дом собрания — лишь небольшое строение из грубых камней, это не пышные синагоги Капернаума, Хоразина или Александрии. Голые стены с незатейливым орнаментом, возвышение со свитком Торы, рядом с ним — амвон для чтеца и кресло старейшины. Светильники и лампады освещают зал. Здесь не приносят жертв, нет священников и левитов. Нет нужды, это место молитвы и наставления в Слове Божьем, и этого достаточно, чтобы испытывать уважение к Дому. Здесь исповедуют любовь, которая не может молчать.

Когда в субботний день он вошёл в синагогу и присоединился к молящимся, взоры всех присутствующих устремились к нему. Интерес и ожидания достигли высшей степени. Здесь были люди, которых он знал с самого детства. Они же знали его. И в этом обстоятельстве было то, что должно было их развести по разные стороны отныне и навсегда. Несмотря на всё, что соединяло. Ибо они говорили себе, слыша о явленных им чудесах: «Не плотников ли это сын?» Слова эти убивали любую надежду. Тот, кто вместе с их детьми бегал когда-то по пыльным улицам города, шалил, учился, возрастал — мог ли он быть другим, отличным ото всех? Он был для них частью этого крохотного замкнутого мирка, где по вечерам женщины судачили, стирая бельё, а мужчины вели одни и те же разговоры о погоде и урожае. Он любил свой город, как любят детство, когда оно — счастливое. Он никогда не проявлял здесь своего превосходства. Но иногда Назарет был им ненавидим. Ибо он был лишь человеком, и одиночество его здесь возрастало вместе с ним, с каждой минутой, с каждым мгновением по мере того, как он становился старше. Он осознавал себя, как нечто отличное от всего, что его окружало. Но в отместку и окружающее, признав его другим, начинало отторгать Его от себя. Было больно. И с печалью признавался он себе: «Враги человеку домашние его»…

И всё же в эти мгновения в синагоге не было в нём ни ненависти, ни равнодушия. Он так любил общее моление, обращённое к Творцу! Он любил и знал наизусть все синагогальные молитвы, и каждое слово было им прочувствовано, понято. В волнении вторил он вполголоса Шемоне-эсре, литании, она пленяла душу и приводила в восторг.