Бару Корморан, предательница

А Игуаке отправила гонцов в Эребог, Лизаксу, Отсфир, Вультъяг и Унузекоме. Она предлагала прислать во Внутренние Земли посольства и обращалась за советом к Честной Руке. Молила восставших встретиться с великими силами колеблющихся.

Пактимонт же хранил гробовое молчание.

Мятежникам предстояло сесть за стол переговоров с повелителями Внутренних Земель. Заколдованный круг «Сомнения предателя» трещал но швам.

* * *

По пути обратно на восток, в княжество Игуаке, следуя на совет, Бару обнаружила странную вещь. Она делала заметки и поймала себя на том, что писала о нем так, будто он уже состоялся, сделался достоянием истории будущего, творимой руками восставших.

«Совет во Внутренних Землях будут помнить как первый великий перелом, триумф зимней стратегии «Армии шакала». В этот судьбоносный момент Ордвинн вырвался из порочного круга «Сомнения предателя», и восстание стало реальностью».

Глупо. Наивно. Но очень тяжело остановиться! Наверное, так видел будущее Унузекоме — словно саму историю, героическую сагу, близящуюся к кульминации.

Встреча была назначена близ Хараерода, во владениях Игуаке, под сенью горы Кидзуне. И они собрались.

Унузекоме с Отсфиром пришли вместе, двигаясь от Инирейна на запад через Зирохскую равнину и по пути обмениваясь шпильками по поводу женщин, денег и вопросов чести. Отсфир взял для охраны десять рот отборных следопытов и лучников. Унузекоме привел из гаваней и прибрежных поселков ныряльщиц–иликари. Эти женщины, вооруженные талантом отличать истинное от ложного, были готовы распознать и остановить любую измену. На хараеродской дороге к ним присоединился Пиньягата — он ехал в полном одиночестве, уверенный, что при военной мощи его княжества он гораздо ценнее в качестве союзника, нежели пленника или трупа. С его появлением пикировки прекратились: старый солдат оказался весьма разговорчивым и легко побеждал в споре любого противника.

Хараеродские купцы и пивовары приветствовали новых клиентов — долговязых лучников в табардах с эмблемой Отсфира — мельничным жерновом, и прозорливых матерей, которые знали толк в листе каменщицы.

За ними прибыли Эребог и Лизаксу, Глиняная Бабка и князь-философ. Если они и не забыли годы холодного соперничества на суровом севере, им хватило мудрости и здравого смысла, чтобы не поминать старое. С высоты перевала через Кидзуне они увидели приближение Строительницы Плотин Наяуру: величественную реку латной кавалерии, струившуюся с запада. Во главе ехала Наяуру — в белом платье, прямая и гордая. По левую руку от нее — Отр Тузлучник, могучий, широкоплечий, смуглолицый, вооруженный молотом. По правую руку — Сахауле, Конская Погибель с копьем, покрытым коркой запекшейся крови.

— Вкусы у нее вполне определенные, — заметил Лизаксу, наблюдая за колонной в подзорную трубу. — Предпочитает потомков определенного народа.

— Ты, мальчик, тоже носишь ту майянское имя, — со скрипучим смешком сказала Эребог. — И твоя кровь сгодится для ее великой мечты. А Му скажешь, что это — ради государственных интересов. Она простит.

— Инкрасты, если можно так выразиться, принадлежат к каете людоводов, — произнес Лизаксу, опуская подзорную трубу. — Они бы заявили, что древней крови Запада во мне — лишь пара капель, — и были бы правы. Конечно, она разбавилась, побледнела после стольких браков с северянами! Но это несущественно. Мы шепчемся о Наяуру, а сплетни уводят нас в сторону от главного.

— Поведай же мне свою великую теорию, мудрейший.

Лизаксу аккуратно сложил подзорную трубу.

— Нет тут ничего хитроумного. Просто она любит их, а они — ее. Вот о чем мы постоянно забываем.

Эребог сощурилась и отвернулась.

— Глупость какая — любить благородного консорта! До добра не доведет.

Лизаксу не стал настаивать на продолжении. Взгляд Эребог мог сказать о многом. Но и на горизонт она старалась не смотреть, будто далекие Зимние Гребни могли нанести ей рану.

Двумя днями позже прибыла княгиня Игуаке. Поступь ее боевых коней оказалась столь тяжела, что следом за колонной пришлось пустить отряд дорожных рабочих. Они настороженно обменялись с Наяуру дарами мира. Теперь мятежный север и Внутренние Земли были в сборе. Оставалось дождаться только Честной Руки и ее генерала… или вестей о том, что из Пактимонта идут армия Маскарада и кавалерия князя Хейнгиля, чтобы перебить всех разом.

«Шакалы» вышли из лесов разрозненными, одичавшими отрядами.

Бару, Тайн Ху, стахечийский богатырь Дзиранси и дружинники поднялись на утесы, возвышающиеся над Хараеродом. Внизу раскинулась цветущая долина. Яркие княжеские тартаны, великолепная и ненасытная масса шатров и коней, наконечники копий фаланг хараеродской стражи, поблескивающие в лучах солнца…

— Девена… — благоговейно ахнула Тайн Ху, опускаясь на колени. — Узри старый Ордвинн и древнюю мощь наших предков! Ваше превосходительство! — Она поднялась и обернулась, балансируя на носках. Глаза ее светились восторгом, от улыбки на щеках, под алыми мазками, появились ямочки. — Смотри, что мы сделали! Видишь, как взошло по весне то, что мы посадили за зиму! — и она показала рукой в латной перчатке на долину.