Бару Корморан, предательница

Актриса чиркнула пальцем но стойке, соединяя два озерца, покрытых мелкими пузырьками. Взгляд ее — любопытный, чуть искоса — буравил имперского счетовода.

— Значит, у вас побольше власти, чем, скажем, у любого князя? Вы на это претендуете?

— Их власть просто передана им по наследству. По крови. А мне этого было бы мало.

— Но их кровь столь благородна!

— Неужто?

— Князь Хейнгиль каждый день ездит дозором со своими дружинниками, чтобы избавить беженцев от бандитов. Воистину благородный человек!

— Говорят, князь Радашич тоже выезжает в дозор, дабы избавить беженцев от общества Хейнгиля. Очень благородно — на свой манер!

Актриса рассмеялась — восхищенно и обиженно. Бару выложила на стойку монету и подала знак налить еще.

— Что толку им от благородной крови? — продолжала она. — Мне хватило одного письма, чтобы уничтожить их богатства, хотя я… — она указала на свои скулы и переносицу, — из простых.

Актриса подняла два пальца, решительно протестуя:

— Нет. Богатства у них остались.

— Только не в моих книгах.

— Значит, в ваших книгах записано не все.

Бару опустила палец на стойку со своей стороны хрустального частокола, словно прикалывая что–то невидимое к доске.

— Укажите на мою ошибку. Где они, тайные богатства Радашича?

— Радашич — не шут гороховый. Подумать только — княжеством Уэльским правит человек, ничего не смыслящий в ирригации! Но у него есть сыновья. Князь Хейнгиль навсегда останется цепным псом Каттлсона, но его дочь — гениальна. Читали ее монографии? У князей Лизаксу и Отсфира тоже есть дочери. У княгини Игуаке — сын и дочь, и она вовсе не намерена останавливаться.

Актриса коснулась разделявшего их частокола, поправила одну стопку, другую. Глаза ее — настороженные, внимательные — не отпускали взгляда Бару, явно предлагая что–то или намереваясь о чем–то попросить.

— Есть семья, — продолжала она. — И наследники. Значит, род в безопасности. Никакие чернильные фокусы не отнимут у них этого.

Бару опрокинула очередную стопку дрянного виски и скривилась.

— Только лишние рты, — пробормотала она, выискивая в частоколе свободное место. — Если, конечно, их не заберет Зате Ява. Или служба милосердия не отправит их в Фалькрест.

Забрав у нее опустевшую стопку, актриса пристроила ее к частоколу.

— Ага… — задумчиво проговорила она.

Проверив геометрию хрусталя с остатками виски, Бару залюбовалась игрой отсветов пламени свечей на отточенных гранях.

— Что? — рассеянно спросила она и поправила частокол.

— Вы только что рассказали о себе.

— Вряд ли.

— Когда вы в последний раз обращали внимание на детей?

— Зачем? Они не платят налогов.

— А можете назвать кого–нибудь из княжеских супругов? Как, например, зовут жену Лизаксу?

— Мне не до пустяков.

— А знаете ли историю брака Зате Олаке с Тайн Ко? Почему у Хейнгиль Ри только один живой кузен — и кто он? Можете ли назвать князей, потерявших свое потомство во время Дурацкого Бунта?

В ответ на вызов Бару лишь отмахнулась.

— Уверена, что эти истории крайне трогательны. Но я не драматург. Возникнет надобность — выясню.

— Надобность есть. Вы управляете обездоленным народом, что коренным образом меняет наш образ мыслей.

— Мои мысли обычно заняты работой.

— И детей у вас, полагаю, нет?

— Нет… — Поразительно, как быстро ее общество начало утомлять. — А у вас?

— Я могла бы… Через своих отпрысков я могла бы править Ордвинном!

Бару стало весело.

— Добиться тропа материнской лаской?

Ее смех зацепил уязвимую струнку — гордость, а может, строптивость. Актриса подалась вперед, уперлась руками в колени, и в ее взгляде Бару обнаружила нечто — возможно, только что возникшее и обнажившееся из–под резко облетевшего камуфляжа. Далекий горизонт и ветер, который реял над воображаемым будущим, но не над точным механизмом Кердина Фарьера, нет — над страстью, над желанием, над могучей волей, сосредоточенной в одной точке.

Голос актрисы нес в себе заряд этой воли.

— Я родила бы детей от князей и сыновей княгинь. Я смешала бы свою кровь с их кровью и удерживала бы их верность узами взаимного наслаждения. Взрастив детей и привязав соперников к моей плоти, я бы стерла все границы и соединила наши земли воедино. Я бы устроила ирригацию на общинных землях и сделала бы их обильными и плодородными. Зерном я откормила бы скот и сделала мой народ толстым от молока и мяса. Я отправила бы на охрану дорог и областей широкоплечих юношей и дев, рожденных женщинами, свободными в любви. Против нашей древней силы бледная химия и деликатные законы юных народов — все равно что детская истерика, и потому они уберутся обратно на восток и будут забыты. А с меня начнется истинная династия! Мой род создаст страну, над которой вновь зазвучат урунские песни, где империя ту майя вновь обретет, а со временем и превзойдет былую славу. Вот на что претендую я!

Огонь в ее глазах потух, из груди вырвался вздох. На миг опустив взгляд на озерца из пролитого виски, актриса вздрогнула и посмотрела на Бару. В таверне почему–то воцарилась тишина, а актриса показалась Бару отчаянно юной.