Бару Корморан, предательница

Бару поставила стакан на стол и невозмутимо взглянула на рыжего. Она с трудом сумела скрыть внезапный приступ паники и болезненного восторга. Наконец–то все вернулось — и таинственные незнакомцы, наблюдающие за ней и оценивающие ее, и политическая клика, из–за которой губернатор Каттлсон держался с неприметным купчишкой как со старшим!

— Фарьер, — сказала она, соединив в уме все точки. — Именно его вы называете Странником. Он говорил о своем коллеге Исихасте. Выходит, я имею честь?..

— Ха! Нет.

Северянин сделал глоток своего баснословно дорогого напитка и состроил блаженную мину. Одетый в простую рубашку свободного кроя и короткую куртку, он смахивал на щеголя, который притворялся моряком. Такой маскарад обманул бы кого угодно, но только не Бару. Да и его шейный платок оказался завязан «тещиным узлом» — и напомнил Бару об известной моряцкой шутке.

— Я не разделяю увлечения Исихаста. Он интересуется научными изысканиями, в которых говорится о том, кто здесь хозяин, а кто — нет. Меня прозвали Вестником, а значит, по разным надобностям посылают именно меня. И вот я здесь, с весточкой. Итак, «Сомнение об иерархии»?

— «Меч убивает, но его направляет рука», — начала Бару, хотя в ее голове крутились строки из «Наставления к вольности» и его доводы в пользу революционного порыва. — «Виновна ли рука в убийстве? Нет. Ее направляет разум. Виновен ли разум в убийстве? Нет. Разум присягнул в верности долгу, и долг направляет разум, как предписано Безликим Троном. Вот отчего слуга Трона безгрешен».

— Давайте прогуляемся, — проговорил рыжий.

Они вышли наружу и двинулись вдоль вечернего порта. Вода тихо журчала среди меди, ракушек и причальных свай. Лучи закатного солнца окрашивали белые паруса купеческих судов в алый цвет военного флота.

— То, что вы сделали с фиатным билетом три года тому назад, свело на нет все наши усилия. А ведь нам удалось многого достичь здесь, в Ордвинне, — произнес Вестник. — Мы планировали использовать провинцию как налоговую базу для войны против Ориатийской Федерации. Теперь Ордвинн приносит нам одни убытки. Половина Парламента жаждет вашей крови, а другая половина требует отрубить голову тому, кто назначил имперским счетоводом девчонку–тараноки. Они возлагали на Ордвинн большие надежды — как на источник легкой наживы и щит против вторжения стахечи из–за Зимних Гребней. Но сейчас князья свободны от долгов, а золото утекает обратно в Ордвинн, и мы сдаем позиции… — Вестник с донельзя экзотической внешностью покосился на Бару и лукаво улыбнулся. Его лицо казалось портретом, написанным на холсте паруса дромона[14]

, который стоял на якоре. — Но дело в другом. Бару Корморан, вправду ли вы уничтожили фиатный билет ради блага Трона? И посему безгрешны?

— Парламент не понимает Ордвинна. Я сделала то, что было необходимо для сохранения власти Имперской Республики над Ордвинном.

Бару ничего не писала в Фалькрест в защиту своей политики. О таком нельзя было и помышлять, поскольку любые обвинения счетовода требовали доказательств. Если бы Бару осмелилась черкнуть в Фалькрест пару откровенных строк, власти бы сразу обратились к самой Зате, чтобы проверить, действительно ли Тайн Ху использует для печати фальшивых денег своих крепостных и кое–каких неугодных людей.

Вестник взирал на нее с нескрываемым любопытством, и Бару воспользовалась паузой, чтобы, в свою очередь, разглядеть его. Он был молод — не намного старше ее — и хрупок сложением, однако двигался с неторопливой уверенностью, подняв голову со странной, едва уловимой гордостью, присущей знати. Разнобой слов и осанки раздражали: он говорил, будто Кердин Фарьер, но манерой двигаться отдаленно напоминал Тайн Ху.

— Парламент не понимает ничего, кроме собственной выгоды, — произнес он. — Но мы понимаем Ордвинн. И поэтому послали сюда вас.

— Вы? — Бару долго раздумывала об этом за последние три года! — Вы, Кердин Фарьер и он — Исихаст? Вы — та самая сила, которая прячется за Императором, сидящим па Безликом Троне?

— Кроме нас, есть и другие. Мы, в общем–то, и есть Трон. И… — Вестник замешкался в поисках нужных слов, и Бару подумала, что застала его врасплох. — Так сказать, направляющий комитет. Мы наблюдаем за горизонтом событий, пока Парламент спорит о богатстве Империи… — Вестник скромно потупился. — Всего лишь несколько философов и авантюристов, прекрасно уравновешивающих друг друга и — волею случая — подписывающих свои меморандумы именем Императора. Мы повязаны, каждый из нас находится в руках всех прочих. Как ни круги, а тайны каждого сообщника известны всем.

— Значит, вы послали меня сюда? Вы стояли за моим экзаменом на чин и за назначением на должность счетовода?