Бару Корморан, предательница

Восемь кораблей, как и было задумано, оказались разломлены пополам. Однако их груз — ярко–алые сундуки, приспособленные для дальних перевозок по суше даже пешими носильщиками, — рассыпался по дну бухты. Ныряльщицы (исключительно женщины — на побережье Ордвинна помнили вековые традиции ту майя, которые считали водолазное дело женским ремеслом) вышли в бухту с камнями и тросами. Некоторые исчезали внутри затонувших кораблей не на одну минуту.

Отыскивая сундук за сундуком, они привязывали к ним тросики с поплавками и выныривали, чтобы глотнуть воздуха. Часть удалось поднять вручную, с помощью шлюпочных команд. За остальными ныряльщицы отправились с привязанными к камням воздушными пузырями — те крепили к сундукам и освобождали от балласта.

Как же Бару хотелось попасть в гавань! Она бы могла пересчитывать добычу или считать погибших, чтобы заглушить гнетущую тоску вычислениями. Но сейчас она должна была притворяться пленницей Унузекоме и поддерживать маскировку — на случай, если ее полномочия еще пригодятся.

Из бухты выловили сапоги человека–меноры.

— А ныряльщицы, — спросила Бару у князя, — откуда они взялись? Их ведь сотни!

— Верующие, — объяснил князь, поправляя повязку на шее. — Они живут в каждой прибрежной деревушке, и среди них много иликари — с дисциплиной тела приходит дисциплина души. Мои ныряльщицы — самые лучшие в Ордвинне. Княжество Унузекоме исстари держится на них.

Бару проводила взглядом очередную стайку ныряльщиц, спрыгнувших с борта рыбацкого шлюпа с канатами и воздушными пузырями.

— Лист каменщицы — в помощь зрению. Зажимы и хлопчатка для ноздрей и ушей — против перемен давления. Но время, глубина, холод…

— Икари даруют им силу! — Унузекоме помотал головой и улыбнулся. — Хотите — верьте, хотите — нет. Я предпочитаю верить.

— Икари Химу, — предположила Бару, вспомнив совет в храме, масло и рассеянный свет. — Дарующая силу.

— И Видд, награждающая их терпением для задержки дыхания. И Девена, помогающая сбалансировать давление и не потерять путь наверх. В делах практических лучше прибегать ко всем троим… — Князь зевнул и тотчас поморщился, недовольный собой. — Прошу прощения… бессонная ночь, сами понимаете.

На лестнице донеслись шаги слуг, которые явились подавать поздний завтрак.

— Надеюсь, в делах восстания вы не полагаетесь на помощь богов, — произнесла Бару.

— Икари — не боги. Ордвинн слишком страдал от войн и бесконечных перемен, чтобы желать себе богов. Мы исповедуем торжество человеческой добродетели, — проговорил князь ровным тоном, и его глаза блеснули. — Они очень древние. Икари были бельгийками. Они жили здесь задолго до того, как мои предки и предки стахечи начали войны за эту землю. И живут до сих пор.

— Маскарад позаботится о том, чтобы положить конец всему. И он не забудет уничтожить иликари.

— Но женщина, которой поручены эти задачи, находится среди нас. — Улыбка князя угасла, словно мысль о Зате Яве напомнила ему о начале других заговоров, о сложных механизмах и хитросплетениях. Но в голосе его звучала спокойная надежда: — Видите? Они находят возможности уцелеть.

* * *

Ближе всех к Пактимонту были князь Хейнгиль, неизменный товарищ и спутник Каттлсона, и весельчак и пьяница Радашич.

Князь Радашич послал князю Хейнгилю письмо, дабы объяснить свой выбор. Люди Зате Явы перехватили его в пути и сняли копию. Позже Бару прочла копию и мало что поняла в происшедшем, но и этого с лихвой хватило, чтобы едва не разорвать бумагу в клочья от досады.

«Князю Хейнгилю, Охотнику на Оленей».

Далее следовал пробел, как будто Радашич хотел добавить к написанному и другие величания или что–то еще — например, личное имя Хейнгиля.

«Пишу прямо и откровенно, как ты всегда предпочитал. Когда ты получишь это письмо, я преступлю клятву верности, подниму восстание и выступлю маршем на Пактимонт. Знаю, ты не станешь читать слов клятвопреступника, и потому прошу тебя отдать мое послание твоей дочери, чье совершенство, не оспариваемое ни тобой, ни мной, не может быть запятнано или умалено пониманием поступков изменников. Она умна и найдет способ передать тебе все остальное. Надеюсь, когда-нибудь она будет править Ордвинном, чего ты, как мне известно, желаешь более всего на свете.

Ты — брат мне. Я часто говорил это пьяным, а теперь повторю то же самое в трезвом уме, запечатлев и письменно. Моя семья не смогла вырастить меня, и я обрел родных в твоей семье. Даже возмужав, мы не расставались, как родные братья. Во времена Дурацкого Бунта только твой совет уберег меня от ямы, предназначенной для казни водой. Помню, как спорил с тобой и уговаривал присоединиться к восставшим. Не забыл и твой неизменный ответ: «Мы дали клятву».

Все прочие Радашичи предпочли мятеж и были уничтожены. Остался лишь я. Благодаря тебе. Моя жизнь — твоя заслуга. Мои ошибки — полностью на моей совести.