Башня

Это же надо, какие мысли позволяет себе человек наедине с самим собой! Низкие, трусливые мыслишки, иногда и нежные, извращенные, даже безумные мысли: что угодно из того душевного шлака, которые варит дьявол в своем котле.

Но ведь это только мысли, которые неопасны, которые не превращаются в действия. В этом и состоит разница между здравым смыслом и безумием».

И потому он может спокойно думать о том, что злоупотребляя своим положением он мог бы поступить совершенно иначе. Он убеждал себя, что мог бы даже пригрозить, и понимал, что эти рассуждения ему самому кажутся смешными. Смешными и одновременно отвратительными. Он...

- Что вы так нахмурились, Бент? – раздался с порога голос Бет. Она спокойно стояла там, с легкой улыбкой на губах, ожидая его реакции.

Губернатор смотрел на нее с удивлением и ужасом, как ему показалось, даже разинув рот:

– Что-нибудь случилось с поясом? С тросом?

Продолжая улыбаться, она покачала головой.

Губернатор развел руками. То, что он почувствовал, было боязнью поверить в невероятное, разбавленной радостью и грустью.

- Вы не поехали, – сказал он и добавил: – А я не смог там быть.

– Я знаю. – Она медленно шагнула вперед.

– Я пытался позвонить, чтобы узнать все ли у вас в порядке. – Он помолчал. – Но телефон уже не работал. – Он вдруг сбросил с себя навалившуюся апатию. – Я так хотел, чтобы вы были в безопасности... – Его голос звучал уже увереннее, потому что к нему отчасти вернулась вера в себя.

– Я знаю. – Бет была уже у стола, присела на него, как прежде, покачивая длинными ногами, потом протянула руку, которую губернатор крепко сжал.

– Но вам нужно было эвакуироваться, черт возьми.

– Нет, Бент. – Ее голос и все поведение поражали спокойствием. – Я ведь вам говорила, что для меня больше никогда ничего не будет.

– Но я хотел, чтобы вы остались в живых. – Он помолчал, – И все еще хочу.

«Это правда или ложь? К черту всякий анализ».

– Я знаю. Но я все для себя решила.

– Только неверно. – Губернатор отодвинул кресло. – Немедленно...

– Нет, Бент. Я отказалась от своей очереди. Если даже захочу, назад уже не вернешь. Когда человек выходит из очереди, он должен встать в конец.

– Черт побери...

– Бент, послушайте меня! – Ее пальцы сжали его руку. – Всю свою жизнь я была... ну – привлекательной, иногда, возможно, забавной, остроумной, приятной, такой, какой следует быть. – Она помолчала. – И бесполезной. – Она заметила, что у него уже готовы возражения, и тут же опередила их. – Да, бесполезной. – И торопливо продолжала: – Но за несколько последних часов я впервые в жизни почувствовала, что делаю что-то нужное. Возможно, этого было немного, но гораздо полезнее всего, что я делала раньше.

– Ну ладно, – сказал губернатор, – пока мы были заперты здесь, вы кое-чему научились. Так теперь быстренько уносите ноги вместе с этим опытом...

– Есть еще один довод, Бент. Я должна его назвать? Об этом не говорят, в это не верят, но это правда.

Она молчала. Ее рука спокойно и доверчиво лежала в его руке. Она не отрывала глаз от его лица:

– Дело в том, что мне лучше здесь, с вами, чем там – снова одной.

В канцелярии было тихо. Отдаленно, неотчетливо к ним долетали только звуки музыки. Из-за решетки кондиционера над их головами показались клубы черного дыма, которые начали расползаться по комнате, медленно оседая. Ни один из них этого не заметил.

– Что мне вам на это ответить? – спросил губернатор. Я сидел здесь один и страдал. – Он запнулся. – Черт, вам нельзя здесь оставаться. Вы должны.

– Но если я хочу остаться здесь? – Бет покачала головой. Она снова улыбалась – ртом, глазами, всем своим существом. – Мой милый Бент, – начала она...

И именно в эту минуту в зале раздались первые отчаянные вопли схватки и грохот падающей мебели.

Губернатор отодвинул кресло и встал. Он колебался только миг.

– Оставайтесь здесь, – сказал он и выбежал в зал.

Под покровом черного дыма творился настоящий бедлам.

Один из столов, образовывавших баррикаду, был уже перевернут, и мужчины с яростью диких зверей схватились друг с другом, чтобы оттащить его в сторону или отстоять проход.

Губернатор увидел, как шеф пожарной охраны схватил ближайшего мужчину за лацканы пиджака, притянул к себе и двинул прямо в зубы, отбросив его, он схватил следующего. Но тут один из официантов – мускулистый здоровяк в белой куртке – это был Билл Самуэльсон – пробился в проход, нанес шефу пожарной охраны два мощных удара в живот и так резко отбросил его в сторону, что тот упал.

Кэрри Уайкофф держался в стороне от свалки и что-то кричал, и как раз когда губернатор мчался через зал, сенатор Петерс врезал Кэрри по животу подсвечником, зажатым в правой руке, и Кэрри сломался пополам. Сенатор, не останавливаясь, огрел подсвечником по голове здоровенного официанта. Здоровяк рухнул на пол, как заколотый бык.

Все происходящее было бессмысленно, бесполезно, одно только замешательство и безумие. Кто-то ударил сенатора по руке; из толпы вынырнуло побагровевшее лицо президента телекомпании. Губернатору показалось, что он похож на обезумевшего от страха барана.