Башня у моря

– Пусть Дерри сам ведет свою войну! – взорвалась Сара.

– Он и пытался, но сейчас, как это очевидно, попал в чертовски опасную ситуацию.

– Он сам ее и выбрал!

– Да. Но чтобы помочь мне. Чтобы мы с тобой могли жить в Лондоне! Как я теперь могу отказать ему в помощи?

– Я не верю, что ему нужна помощь! – вскричала Сара в такой безумной ярости, что убеждать ее в чем-то стало бессмысленно. – Он просто хочет, чтобы ты вернулся! Завидует, думая о том, что мы вместе, и решил выманить тебя!

Я старался проявлять терпение:

– Дорогая, если бы ты находилась в Кашельмаре, а мы с Дерри в Лондоне, ты бы завидовала нам, тут нет вопросов, но это не дает оснований обвинять в подобной же зависти Дерри. Нельзя же приписывать твою женскую зависть мужчинам вроде Дерри.

– Нельзя? Это почему? Он всегда завидовал мне, с самого первого дня.

– Абсолютная чепуха. Послушай, Сара…

– Патрик, если ты отменишь нашу поездку в Нью-Йорк и отправишься сейчас в Ирландию, я тебе этого никогда не прощу. Никогда. Это будет концом нашего брака.

– Да не будь ты такой смешной и мелодраматичной! Только потому, что события в Кашельмаре пришли к серьезному кризису…

– Это не имеет никакого отношения к Кашельмаре! – взвилась она. – Речь идет о Дерри! Тебе нужно было выбрать между мной и им, и ты выбрал его!

Ну что можно поделать с женщиной, которая извращает истину на такой безумный манер и усугубляет свое безумие такими истерическими заявлениями? Я решил, что должен сохранить достоинство и дать ее ярости поостыть, поэтому пожал плечами и смиренно пошел к двери.

Но так до нее и не дошел. Мой отказ спорить с ней взбесил ее еще сильнее, она ухватила мое запястье. Я развернулся. Она собралась было ударить меня, а я, чтобы не дать свободу ее взметнувшимся рукам, нетвердо попытался ее обнять. И только когда она в отвращении отшатнулась от меня, я наконец потерял терпение.

– Черт тебя подери! – вспыхнул я. – Ты избалованная, эгоистичная сучка.

Я наговорил ей много слов, каких она никогда не слышала прежде, и внезапно ярость ушла из ее глаз, я увидел, что Сара испугана.

Теперь пришел черед отшатнуться мне. Мне было невыносимо видеть ее в таком состоянии – она тряслась, словно студень. На ее лбу проступили капельки пота, и от нее запахло страхом – Сара вызывала у меня отвращение. Я посмотрел на ее округлые груди, и они показались мне уродливыми. Я посмотрел на ее шею – не шея, а карикатура.

– Какое же ты жалкое существо! – с горечью бросил я. – Какая от тебя польза мужчине? – Гнев кипел во мне, как лава. Он переполнял меня, его груз изменял меня, превращал в иное, более темное существо. Я больше не контролировал свои слова, моим голосом будто говорил кто-то другой. – Ты думаешь, ты такая красивая и желанная, но это не так. Ты бесполая, ты сплошное злосчастье, от тебя проку как от козла молока, еще ни один мужчина, идущий к алтарю, не получал в жены такое ничтожество.

Она начала плакать. У меня остались смутные воспоминания о глазах, полных слез, и спутанных волосах, и опять на меня накатила такая волна отвращения, что мне пришлось покинуть комнату. Но она бросилась за мной. Сара теперь громко рыдала, упала на колени, уцепилась за подол сюртука, умоляя остаться.

Я оттолкнул ее, побежал наверх, и меня вырвало. Я думал, мне станет лучше после этого, но не стало. Мозг у меня словно онемел, я не мог ясно соображать. Мог только говорить себе: это был не я. Это слова говорил не я – кто-то другой.

Кто-то, кого я не хотел знать.

Позвал слугу, приказал ему собрать мне багаж. Позднее Маргарет постучала в мою дверь, но я отказался общаться с нею.

Я сел на дневной поезд до Холихеда, а на следующее утро пересек море и сошел на берег в Кингстауне. Вечером дублинский поезд добрался до Голуэя, а я чувствовал себя настолько измотанным, что выбора у меня не оставалось – только сразу же лечь в постель в отеле на Эйр-сквер.

Когда я проснулся утром, головной боли у меня не было, но вскоре она вернулась. Я не смог заставить себя позавтракать и не решился нанять частный экипаж, а потому сел на рейсовый, который ежедневно отправлялся в Клифден. Ехал я один. Я не хотел никого видеть, а потому оставил слугу в Лондоне, и никто не взирал на меня неодобрительно, когда я сел между священником и женой фермера. Экипаж поскрипывал, продвигаясь по сельскому пейзажу Утерарда. Потом деревья кончились, луга уступили место болотам, а вдали завиднелись громадные голые горы Коннемары и Джойс-кантри.

Я вышел из экипажа в Мам-Кроссе, где дорога разветвлялась: одна развилка на Клифден, другая – на Линон, и мне удалось нанять лошадь у одного из живших там дальних родственников Дерри. Несчастное животное отказывалось спешить, как я его ни подгонял. Поэтому прошло больше часа, прежде чем я наконец съехал с дороги на Линон и направился вверх по склону через ущелье к перевалу между Нокнафохи и Баннаканнином.